|
Накануне российской премьеры фильма «Принцесса де Монпансье» интервью его автора, мэтра французского кино Бертрана Тавернье.
«Принцесса де Монпансье» участвовала в конкурсе Каннского фестиваля, а нынче выдвинута на чрезвычайно престижную французскую премию имени киноавангардиста Луи Деллюка наряду с такими картинами младших соотечественников Тавернье, как каннские лауреаты «О людях и богах» Ксавье Бовуа, «Турне» Матье Амальрика и «Белая лента» Клер Дени, интервью с которой «Однако» публиковал летом. В 1973 году Бертран Тавернье уже получал эту премию за фильм «Часовщик из Сен-Поля».
Судьба и характер принцессы де Монпансье, неоднократно упомянутой также Александром Дюма в «Жизни Людовика XIV», послужили предметом литературных упражнений мадам де Лафайет. За ее повестью о принцессе, в супружестве неприкаянной, успокоившейся в мятежной Фронде, последовала переведенная на русский язык «Принцесса Клевская», названная историками французской словесности предшественницей психологической прозы. Впрочем, вряд ли именно «психология», изобретенная прославленной мадам, делает ее сочинения привлекательными для современной экранизации. Тщательный и скрупулезный мастер Бертран Тавернье сработал именно такую. Он пренебрег сильнодействующими постановочными средствами, в отличие от Патриса Шеро, снявшего оргиастическую «Королеву Марго» с буйной Изабель Аджани в главной роли. И даже не стал переносить сюжет XVI века в современность, как поступил с «Принцессой Клевской» Ежи Сколимовский в фильме «Верность», где сыграла его тогдашняя жена Софи Марсо. У Тавернье персонажей мадам де Лафайет и французской истории воплощают очень молодые актеры. Леденцовая принцесса, в девичестве богатая наследница Мари де Мезьер, в зрелости подруга мудреца Ларошфуко, в исполнении Мелани Тьерри девица миленькая и не склонная к созерцательности. Ее юношеская любовь, герцог Гиз, прозванный Меченым, сыгран Гаспаром Ульелем зло и просто. Ее наставник, единственный друг и тайный поклонник Шабанн представлен единственным в ансамбле «взрослым» артистом Ламбером Уилсоном.
Бертран Тавернье, подобно Трюффо, Ромеру, Шабролю и ныне восьмидесятилетнему Годару, пришел в кинорежиссуру довольно поздно, из критики и агитации: он был пресс-агентом многих известных американских картин и пользовался служебным положением, чтобы беседовать с их авторами. Позже эти беседы издали отдельным томом под названием «Американские друзья». Его дебютом в большом кино стал «Часовщик из Сен-Поля», экранизация романа Сименона, с которой в 1974 году начались их долгие добрые отношения с Филиппом Нуаре. А в 1989-м Филипп Нуаре получил своего второго «Сезара» за роль в фильме Тавернье «Жизнь и ничего больше».
В советском прокате гремела его антиутопия «Преступный репортаж» с Роми Шнайдер. «Воскресенье за городом» отмечено в 1984-м премией за режиссуру в Каннах. У Тавернье не меньше десятка «Сезаров» и ни одной претензии на головоломку. Сегодня у нас его сочли бы идеальным режиссером мейнстрима, кино понятного и любезного публике. Тем более что он охотно берет для своих картин исторический фон от века мушкетеров до века адвокатов. Теперь вот век кинематографа постепенно становится историей, по крайней мере век цивилизованного кинематографа, одним из ярчайших представителей которого является Бертран Тавернье.
Каннские зрители, ожидавшие от его «Принцессы де Монпансье» баланса костюмной и исторической драмы, получили баланс совсем иных масштабов - между личностью и системой, в которую вписана личность, вне зависимости от возраста, характера и прочих индивидуальных особенностей. При том все составляющие жанра костюмной мелодрамы соблюдены неукоснительно, от брака до адюльтера, от дворцовых интриг до удара клинка. Собственно, Тавернье уделяет большое внимание первому событию, как основополагающему для принцесс, но при этом густо насыщает фильм кровавыми стычками католиков и гугенотов. Историческую концепцию или эстетическую новость из этого вряд ли так запросто извлечешь, они растворены в созерцательном покое, как и полагается, когда работаешь в соавторстве с Космосом - так зовут постоянного сценариста Бертрана Тавернье.
- Сегодня вы олицетворяете традиции французского кино. Каково это сегодня? Какой смысл видится вам в слове «традиция»?
- Вам известно превосходное определение Луиса Бунюэля, который сказал: «Все, что не основано на традиции, является плагиатом»? Другая красивейшая реплика принадлежит Борхесу: «Когда я читаю новую, современную книгу, я всегда спрашиваю себя, стоит ли эта книга того, чтобы стать старой книгой? Достаточно ли она хороша, чтобы войти в возраст?» Так что я думаю, что в традиции во все времена есть нечто великое, но она не должна жестко сохраняться любой ценой. Традиция - это что-то, что должно оставаться живым. Она должна быть открытой переменам, изменениям, развитию мира и наших собственных чувств. Традиция всегда очень страдает от того, что я называю опасными диктатурами. Диктатура невежества, которое является теперь одной из худших диктатур в мире. Диктатура моды, тренда...
- В профессии вам знакомо такого рода рабство?
- Да, да, вы можете быть рабом тенденции, тренда. Вы можете внезапно снять фильм... я имею в виду тот способ съемки, который делает ваш фильм похожим на двадцать других фильмов, как раз снимающихся в то же самое время. Такой фильм приходит не из ваших мыслей, вашего сердца, вашего ума, но продиктован тенденцией.
- Что следует предпринять в ответ такой зависимости?
- Быть собой. Откажитесь от этого рабства. Следуйте за своим сердцем. Будьте естественны. Не становитесь тем, чего от вас ждут. Боритесь, вы не должны соглашаться. Принято считать, что публика ленива и нетерпелива, и, значит, вы должны делать кадры очень короткими, потому что в фильмах для такой аудитории не может быть и намека на длинные сцены, она их не воспринимает. Это неправда! Это - полная ерунда. Если вы знаете, что ваш зритель ленив и нетерпелив, вы не должны ему потакать, вы должны сражаться с ним - за него же, зрителя. Я знаю степень терпения современной аудитории - из-за коммерческого телевидения, из-за клипов, видео она низка. Но вместо того чтобы подчиниться зрителям, я пытаюсь заинтересовать, увлечь их динамикой сценария, темпом сцены в целом, стараясь, чтобы сцены были неожиданные, не ленивые и всегда интересные.
- В этом смысле борется и главная героиня вашего нового фильма?
- Да, она - борец. У нее есть гордость, она пыталась изучить что-то, а это было редкостью в ее время. Тогда немногие умели писать, то есть часто и знатные люди были неграмотными. Они только и учились тому, как вести войну. Но наша героиня пытается научиться писать - не только читать, но и писать! И я нахожу эту борьбу очень трогательной. Она знает, что ее способ выжить лежит через образование. Она хочет понять, что является сутью мира, каков его смысл, почему люди убивают друг друга. Кстати, почему? Потому что война вдохновляет страсть. Или любовь...
- Разве такой философский склад, склонность к литературным занятиям не противоречат идее борьбы, сопротивления?
- Нет-нет-нет, если вы прочтете Рабле, если вы прочтете большинство французских авторов того времени, вы увидите следующую картину: утром господа изучают искусство боя, умение хорошо владеть мечом или управлять лошадью. В полдень их занятия - экономика, математика, философия, история римлян и греков. Они изучают науки, поэзию... Кого называют человеком Ренессанса? Того, кто был бы хорошим воином, певцом, ученым. Для человека нет ничего невозможного - вы можете быть всеми вместе.
- Все же почему вы решили взяться за такую древнюю, почти хрестоматийную историю?
- Потому что таковы «корни» большого любовного романа. И я полюбил характер Мари
- Вы находите в ней сильный женский характер?
- Да! В ней есть застенчивая реакция. А иногда она, я бы сказал, игривая молодая девушка, которая злится на своего ментора Шабанна. Но на самом деле это не так. Она ненавидит поражения. Так что когда Шабанн показывает, что есть недопонимание, она всегда стремится оставить последнее слово за собой. Это извечная разновидность классовой реакции против тех, кто ниже положением, чем она. Она не хочет признавать, что она неправа. И мне это очень нравится. Это привносит в ситуацию комедийность. И прав, конечно, Шабанн, когда он однажды говорит, что холодность - это такой вид мести за то, что она отказалась от его любви. Таким образом, он сообщает принцессе, что она ничего не понимает в чувствах.
- И все же это начало романа между ними?
- Да, да. Внезапно она поймет, что была неправа. И последний человек, которого она видит, это Шабанн в его могиле. Она делает очень трогательный жест, касаясь его могилы. Это ее способ сказать: ты был прав. И возможно ты был человеком, которого я должна была любить.
- Вы не нашли подобных характеров в современном мире?
- Когда я нахожу хорошую историю, я не смотрю на это таким образом. Продюсер показал мне отличный сценарий, и я решил ввязаться - с этого момента никаких мыслей о том, можем ли мы найти лучший материал. Нет. К тому же я не знаю, что в наши времена могло бы быть источником такого добра, стольких замечательных идей для сценария. Я увидел в этой повести все возможности поведать выдающуюся любовную историю и создать портрет молодой женщины во времена насилия и нестроения. В этой истории было нечто, что моментально притянуло меня. Мы начали писать, и мне также хотелось изучить эти времена. Все мои фильмы появились потому, что я хотел учиться. Я не знал о XVI веке ничего или знал совсем немного. Мне захотелось исследовать его. Я всегда говорил, что первейшая вещь, которая меня привлекает, заключается в возможности исследовать другой мир, обнаружить вещи, которые взволнуют меня, дадут мне любовь, тронут меня - иди и возьми их в сценарий. И мы начали, и узнали множество интересных вещей, которые обогащали, насыщали сценарий, и это было прекрасное познание. Вы знаете, я работал над четырьмя или даже уже пятью картинами с Жаном Космосом, и думаю, он один из величайших сценаристов. Это человек, с которым мы понимаем друг друга, делая исторический фильм. Он всегда проведет тщательный поиск, найдёт ценные для сценария детали, неожиданные вещи. Он делает историю так, будто она происходит не в прошлом, а в настоящем, будто она современная.
- Что дает вам работа с новым актерским поколением? В фильме молодость - это уже концепция?
- Это смесь уязвимости и чего-то абсолютно свежего. Большинство исторических фильмов снято про людей, которым больше сорока. Поглядите на Робина Гуда - ему 47 лет. Я имею в виду, что мне неизвестно, существовал ли он вообще до своих 47, как он жил... Мне тут же дико захотелось создать персонажа, которому 19, и он - генерал всей католической армии. 19! Это предстает в абсолютно другом свете. Я нахожу необыкновенно любопытным и драматичным факт, что эти молодые люди не были интеллектуально подготовлены для того, чтобы иметь дело с настолько сложными ситуациями.
- Думаете, люди в то время взрослели раньше, были не столь инфантильны?
- Гораздо раньше. Они должны были стать мужчинами в 16. Но в то же самое время они не получали достаточного воспитания чувств. Принц де Монпансье настолько красив, он также хорош на поле битвы, но он неспособен найти слова, чтобы выразить свои чувства жене. Он не знает, как сказать: «Я люблю тебя». Он может сказать: «Лошадь мне!» В сражении он может командовать, но он неспособен обнять молодую женщину, поцеловать ее. Он не знает как. Он становится абсолютно застенчивым. И я счел это очень трогательным. Там была многогранность в каждом персонаже. Все они мне нравились, и все их слабости. Как у Шекспира. Если вы изучите пьесы Шекспира, то увидите, что в них даже негодяй исполнен своей правоты в тот миг, когда он говорит. Даже худший из персонажей говорит так, будто Шекспир его считает правым в эту секунду. Таким образом, он дает ему шанс, его собственные пять минут правоты и убедительности чувств. Даже Макбету, когда тот объясняет свое побуждение, вы можете ответить: «Боже, я могу понять его», а в финале считать его грязным преступником. Но вы сумели понять его. И я тоже пытаюсь в своих фильмах суметь понять персонажей, вселить в зрителя чувство, будто они его современники. Они близки к аудитории, поскольку я не пытаюсь снимать их как персонажей XVI века, но как персонажей, с которыми каждый может себя связать, сопоставить. Кто угодно.
Кстати, многие молодые женщины в мире находятся в той же самой ситуации, как Мари де Мезьер. У них есть муж, в которого они не влюблены, которые вышли замуж по принуждению. Мари похожа, скажем, на молодую женщину в турецкой фундаменталистской семье. Или в Индии, Китае, Африке, даже в Европе это часто случается. Не в истории, а в современном нам мире каждый день убивают женщин, потому что они пытаются не принимать навязанных им правил.
- Думаете, мир вообще мало меняется?
- Нет, некоторые вещи меняются - я имею в виду, что ситуация женщины, вероятно, лучше сегодня, чем тогда. Цивилизация всегда выигрывает, но она и никогда не побеждает полностью. Вы видели мой предыдущий фильм? Там в финале говорится: «Борьба никогда не кончается, и страх никогда не исчезает». Сражение никогда не выиграно полностью или полностью проиграно.
Справка: Бертран Тавернье, французский кинорежиссёр, сценарист и киноман, родился в Лионе 25 апреля 1941 года. Изучал юридическое право и первым делом экранизировал книжку Жоржа Сименона «Часовщик из Эвертона». Работал ассистентом у Жана-Пьера Мельвиля, снимал кино про джаз с саксофонистом Декстером Гордоном. Был постоянным автором журналов Positif и Cahiers du Cinema.
|
