|
Эльдар Рязанов – один из самых именитых и титулованных современных кинематографистов. При этом ни на одном из кинофестивалей Мастер не получал никаких наград. На происходящее во время кинофорумов Эльдар Александрович смотрит как бы со стороны. Поэтому именно с ним мы поговорили в первый день очередного Московского международного кинофестиваля.
– Эльдар Александрович, как вы относитесь к кинофестивалям? Что они дают кинематографу или кинематографистам?
– Я отношусь к фестивалям как к радостным, весёлым событиям, люблю на них бывать в качестве зрителя или гостя. Люди почему-то обычно относятся ко мне доброжелательно, рады меня видеть. А это, согласитесь, всегда приятно. Чем фестиваль может помочь кинематографу, я не знаю. Трудно вообразить такого зрителя, который сначала интересуется, как фильм приняли на фестивале, а потом покупает билет в кинотеатр. Как правило, всё происходит проще. Человек видит имена любимых актёров, его интересует история, которую рассказывают в фильме. Иногда публика может и на фамилию режиссёра откликнуться.
– Вы следите за новым российским кино? Что вам кажется интересным?
– Не хочется никого обижать, поэтому не стану называть имена, ведь обязательно кого-то забудешь. И вообще брюзжать совсем не хочется. Но вот мне кажется, что молодые режиссёры в целом, если можно так выразиться, относятся к себе недостаточно критически. Это напрасно. Мои учителя мне говорили, что свой собственный фильм надо смотреть глазами самого недоброжелательного критика. И я старался всегда так делать. Понимаете, это очень важно. Никогда не смотрите свои собственные фильмы с упоением, с нежностью, с любовью. Нет, наоборот. Вот здесь я это недоделал, а там – это. Это раньше, по-советски, называлось – самокритика. Но советской власти уже нет, а самокритика должна быть в каждом человеке, как мне кажется.
– В каком состоянии, с вашей точки зрения, находится сейчас сатирический жанр в кино? Не кажется ли вам, что он тихо умирает?
– Кажется, и могу объяснить почему. Потому что раньше был абсолютно очевидный объект для сатиры, он был каждому ясен. Это, как легко догадаться, – советская власть. В разных формах высмеивались уродливые явления нашей тогдашней жизни… Чиновники, бюрократы, «люди в штатском» и т.д. Сейчас нет очевидных таких целей. И поэтому сатирику значительно труднее. Вот я делал картину «Карнавальная ночь-2». Вы знаете, как нам было трудно придумать, какой же Огурцов сегодняшний. Тогда, в 1956 году, наш фильм был направлен против тогдашней идеологии. Персонаж Игоря Ильинского был болваном, выражающим сразу все присущие этой идеологии черты. Сейчас это всё более сложно и в известном смысле более интересно. Вот в нашей картине «Карнавальная ночь-2» есть сатирический образ, его мы назвали Кабачков, чтобы обеспечить преемственность от Огурцова. Он абсолютно, так сказать, родня и наследник того Огурцова. Но совсем другой. Сегодняшний. Если тот говорил девушке, балерине, что зрителя голыми ногами не воспитаешь, то нынешний говорит: девочки, что вы так забаррикадировались, что вы прячете свой здоровый эротизм, идите немедленно в костюмерную и надевайте бикини. Понимаете, это совсем другое, но чем-то похожее. Ещё, вероятно, объектом сатиры могут стать так называемые олигархи. Но их не так много, и они вызывают более сложные чувства. Некоторыми я почти восхищаюсь. Значит, у них голова варит, что-то там такое есть в их личностях. Хотя я понимаю, что кто-то просто жулик, но очень крупного масштаба. Ну и вообще это всё на поверхности лежит. Это неинтересно. Интересна глубина. Иначе это сатира очень дешёвого уровня. Сатира действенна, когда она нацелена на какие-то глубинные болезни, которые не так видны на поверхности. А всё остальное – материал для фельетона. А фельетон всё же не сатира. Получиться настоящим произведение может, только если оно действительно глубоко раскрывает тему.
– А как вы вообще решились снимать «Карнавальную ночь-2». Вы же отказывались от всяких ремейков.
– Ну вы знаете, мне, во-первых, предложили сделать продолжение сразу после того, как я сделал ту первую «Карнавальную ночь». Я ответил авторам – Борису Ласкину и Владимиру Полякову, – что я дважды в одну реку не вступаю. И действительно, тогда текла та же река. Но сейчас прошло 50 лет. Это вообще неслыханное дело. Ремейк своей картины полвека спустя делает тот же режиссёр. И жива героиня той картины. Ну, в общем, что-то невообразимое. Я думаю, что даже в Книге рекордов Гиннесса не зафиксировано ничего подобного. А случилось всё очень просто: руководитель Первого канала Константин Эрнст сказал: «Давайте отпразднуем юбилей фильма, я вам построю декорацию». Это мне показалось довольно странным, но вдруг я подумал: а почему бы и не снять ремейк? Другое время, другая эпоха, тогда был глубокий, дремучий социализм, сейчас дремучий капитализм. И я понял, что здесь сейчас можно пуститься в очень интересное плавание.
– Как вы относитесь к раскрашенным чёрно-белым фильмам, которые множатся на отечественном телевидении?
– Это принято ругать, но я думаю, что ограничиваться руганью не стоит. В этом деле есть одно серьёзное обстоятельство – перед колоризацией фильм тщательно реставрируют. Важно и то, что чёрно-белый вариант никуда не девается, просто появляется ещё и цветной. Если бы в 1965 году, когда я делал «Берегись автомобиля», мне дали цветную плёнку, я бы снимал в цвете. Теперь важно, на каком уровне сделают колоризацию. Например, «Золушка» получилась, по-моему, неплохо. С фильмом о Штирлице – вот это ошибка: «Семнадцать мгновений...» были стилизованы под чёрно-белую хронику. Так что это вопрос вкуса, такта, чувства меры и понимания. А вообще, мне кажется, драматизировать ситуацию не нужно. На месте многих противников колоризации такую дуэль с ломанием рук и вырыванием волос я бы не устраивал. У зрителя просто появляется выбор: можно купить докторскую колбасу, а можно – салями.
|
