|
В последнее время, наблюдая за мировым кинопроцессом, невольно приходишь к предположению, что мода на тематику, жанры, кинематографические приемы и даже на те или иные аксессуары на экране возвращается примерно через 30 лет. И вместе с ретро-волной преимущественно американских фильмов о «славных семидесятых» («Ледяная буря», «Ночи в стиле буги», «Клуб 54», только что снятая лента «Почти известные» и т.п.) вновь явились в кино политика и секс. Словно опять настала бурная эпоха бунтующих студентов, рабочих и ниспровергателей-профессионалов, будто выждала весьма затянувшуюся «королевскую паузу» и взялась с новыми силами за дело «сексуальная революция».
Однако существенная разница заключается в том, что социально-политические баталии и откровенные эротические игрища ныне развертываются чаще всего в непересекающихся плоскостях. Кинематографические борцы за права униженных и оскорбленных, всерьез одержимые идеями социалистического переустройства мира (как, допустим, англичанин Кен Лоуч, с редкостным постоянством присутствующий со своими работами в конкурсе если не Канна, то Берлина), оказываются в вопросах морали (не говоря уже о сексе) «святее папы римского» и всех прежних блюстителей нравственности в странах с коммунистическим режимом. А постановщики современных сверхинтимных произведений бегут, как черт от ладана, от какого-либо упоминания о политике и социальных проблемах. В прошлых шедеврах этого жанра - таких, как «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи и «Коррида любви»/«Империя чувств» Нагисы Осимы - все равно можно было почувствовать ясно выраженное авторское послание режиссеров, прошедших через сильное увлечение бунтарскими настроениями. В сегодняшних же лентах (например, «Романс» француженки Катрин Брейя, «Порнографическая связь» бельгийца Фредерика Фонтейна, «Остров» Ким Ки Дука и «Ложь» Джан Сун Ву из Южной Кореи, «Интимность» француза Патриса Шеро, последнего берлинского лауреата) их создатели хотели бы демонстративно, подобно своим героям, замкнуться в стороне от всего.
То есть для одних словно ничего не существует, кроме политики и ее более лицемерного новообразования в виде политкорректности, когда отнюдь не по велению души, а по соображениям недопустимого в обществе «моветона» не следует давать волю своим ксенофобским и прочим человеконенавистническим эмоциям. А другим глубоко безразлично то, что простирается за пределами сферы интимного, сексуального. Вот и копает каждый из них свой личный тоннель без риска с кем-то столкнуться на этом пути. Исключения встречаются редко - только если кто-либо из «старой гвардии» (Бернардо Бертолуччи в «Ускользающей красоте» и «Плененных», Милош Форман в «Народе против Лэрри Флинта», Нагиса Осима в «Табу») надумает поставить любовную историю или судьбу «заслуженного порнократа», весь век борющегося с условностями, в некий более широкий контекст, в том числе культурно-исторический. В основном же певцы социального протеста и наблюдатели альковных тайн стараются быть максимально аутентичными и тавтологичными, описывая избранную реальность на манер акынов: что вижу, о том и пою.
Казалось бы, какое отношение это имеет к нашему кино, которое как было в стороне от мировых веяний, так там же и пребывает. Но это не совсем верно: наши творцы тоже реагируют на происходящее в кинематографе далеко за пределами отечества, но только со значительным опозданием - словно тот симпатичный толстяк из рекламы, который все это время где-то «пиво пил». Вот и не могут понять Александр Сокуров и Алексей Герман, очень талантливо и умно исследующие природу зла в «Молохе» и «Хрусталёв, машину!», почему их картины не способны в должной мере оценить на Западе, даже взяв в конкурс Каннского фестиваля? И уже новая сокуровская работа «Телец» (теперь не о Гитлере, а о Ленине) не вызвала энтузиазма на показах в Берлине. Думается, что германовский амбициозный проект «Трудно быть богом», увы, так же выпадет из современного контекста, как не вписался туда (несмотря на все старания придать финалу актуальность звучания) фильм «Романовы. Венценосная семья» Глеба Панфилова. Кто-то успел съязвить, что эта лента была бы хороша вовремя, а именно в начале 90-х годов. А еще лучше поменять ее местами с «Матерью» - сейчас бы панфиловскую версию «партийного романа» Максима Горького встретили бы куда восторженнее, чем в Канне образца 1990 года, хотя там и дали приз за художественный вклад.
Создается такое впечатление, что наши кинематографисты просто не поспевают за «паровозом, летящим в капиталистический рай». Так называемые «чернуха» и «порнуха» были жадно и второпях отработаны «на заре перестройки», когда был явно упущен шанс романтически-обобщающего (на манер монтажно-поэтического кино 20-х годов или лент «периода оттепели» на рубеже 50-60-х) преображения мира на экране, что как раз могло быть «на ура» принято Западом. А он, не получив этого кинематографического обновления от нас, обратил свои взоры на Восток, прежде всего на Китай, а потом избрав «любимчиком» Иран. И, между прочим, до сих ни один значительный фестиваль не только не обходится без китайских и иранских картин, но и обязательно их награждает.
Думаю, что и теперь из России с большим интересом ждали бы появления ни фильма о «святом семействе», ни произведения об «агонии зверя», а чего-то столь же мощного по энергетическому заряду, как «Броненосец «Потемкин» или «Летят журавли». Можно понять режиссеров, выстраивающихся в длинную очередь, чтобы экранизировать «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова. Но в Канне, наверно, сошли бы с ума от радости, если бы россияне сделали свою версию «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. Кстати, последний творческий выбор Сергея Бондарчука был тоже максимально верным с точки зрения хорошей конъюнктуры - другое дело, что не надо было снимать «Тихий Дон» для телевидения, а тем более связываться с итальянцами, чей кинематограф вот уже четверть века находится в полном кризисе.
Вот и Виктор Ерофеев жестоко просчитался, уступив права на «Московскую красавицу» не Голливуду, а Чинечитте - в итоге мы имели возможность на фестивале «Лики любви» лицезреть постыдное, беспомощное, неудобоваримое зрелище с жалкими диссидентскими потугами, хотя на основе данного замысла Патрис Шеро сотворил бы чего-либо похлеще своей «Интимности». И зачем нам усиленно проталкивать на Запад нечто утонченно-порочное (типа «Дневника его жены» и «Москвы» ), если там, судя по фестивалям в Локарно и Монте-Карло, готовы воспринимать народно-душевное кино («Барак», «Луной был полон сад»). А уж эротику снимать надо без примеси политики и разных «интеллигентских штучек»: взять того же Бунина и запечатлеть «Митину любовь» сочно и ядрено.
|
