|
В «Белой ленте» Михаэля Ханеке, лауреата «Золотой пальмовой ветви» 2009 года код к происходящему неизвестен.
«Белая лента» Михаэля Ханеке — ампирный фильм классических пропорций, его форма настолько же гармонична и безмятежна, насколько тревожно повествование. Ханеке впервые в своей карьере снял кинороман. Такие писали пером в конце девятнадцатого века.
Сельский учитель вспоминает странные события, происходившие в деревне, когда он был молод. Многое забылось, вопросы так и остались без ответов. И все же он чувствует связь этого деревенского детектива с теми событиями, которые происходили во всей стране. Под его тихую речь из темноты, как проявляемый снимок, проступает сельский пейзаж со всадником. В следующем кадре лошадь споткнется о проволоку, натянутую в траве, доктор окажется на земле, его ключица застрянет в шее, проволока же бесследно исчезнет.
Необъяснимые случаи насилия следуют один за другим. Жертвы — мужчины, женщины, дети, капустное поле, в капусту же и изрубленное. Маленькому дауну, сыну униженной докторской экономки, выколют глаза. Между тем, черно-белое изображение, а фильм изначально был снят в цвете, передает все оттенки солнечных летних дней. Стоит выйти из темных комнат на деревенскую улицу, отправиться с учителем удить форель, а после вместе с ним встретить самую славную девушку на свете, и триллер легко размывается в потоках света. Монохромная пленка дает простор живописным и фигуральным контрастам: беленые стены, глухие черные платья, какие-никакие потемки души, белые атласные ленты. В память о чистоте и невинности их должны носить испорченные дети пастора — после публичной порки. Но никаких полюсов нет. Домашнее прелое насилие скрыто от глаз, просачивается из-за запертых дверей и смешивается со свежим воздухом.
Перспектива
Страшнее увечий, убийств и исчезновений спокойный разговор между братом и сестрой. Младший потрясенно спрашивает старшую: «Как это умереть?», «Все умирают?», «Но не ты?», «И я?». Сестра буднично и односложно открывает ему то, что кажется главной тайной мира.
В этом фильме нет ослепительного света истины, перед которым раскроются мрачные, злые тайны. Напротив, они впитаются в ландшафт, как экзема на коже, как лишай на старой яблоне, ими пропитан воздух, которым дышат европейцы в 1913 году. Рассказчик знает, что случится через год, через два десятка лет. Дети, которых истязали и растлевали непререкаемые авторитеты, доберутся — как знать? — своим ходом до Дахау и до рейхсканцелярий, вполне возможно, через служебный вход. Вот они двигаются после занятий в школьном хоре по деревне недлинной шеренгой, куда-то на окраину, мальчики и девочки, малыши-плохиши, Карлы и Клар, метят своей белой лентой, как Тимур и его команда, дома будущих жертв. Как карательная зондеркоманда. Ведь очень удобно приписать насилие именно им, насупленным, сплоченным, непроницаемо вежливым. Их преступные родители так и поступили.
Вряд ли Ханеке ставил перед собой задачу обнажить корни нацизма и повязать их своей черно-белой лентой. Это простое объяснение, но у Ханеке есть еще проще (он хоть и интеллектуал, но не любитель усложнять): зло проявляет себя как секреция пораженных желез, как тайная тень, сопутствующая самым сияющим дням. Фильм остается тайной с первого и до последнего кадра. Вот это мерцание смыслов (о которых можно только догадываться, в то время как нервы уже ноют, а эмоции уже вибрируют) вместо жирного подчеркивания «что», «почему» и «зачем» делает Ханеке превосходным кинематографистом. У него все есть в изображении, ему не нужны ни сценарная тучность, ни красноречие. Поэтому — кинороман.
Лента замкнулась
Ханеке, который открыл десятилетие фильмом «Код неизвестен», автор «Пианистки», «Забавных игр» и их ремейка, «Времени волков» и «Скрытого», где код происходящих событий тоже утрачен, вернулся к тому, с чего начал. Закрыл нулевые «Белой лентой», в которой знание ничто перед интуицией. Если описывать его последние фильмы более широко, то можно назвать их гносеологическими драмами. «Гносис» — по-гречески «знание», «логос» — учение. Ханеке интересуют границы познаваемого в человеке и в обществе. Учитель, рассказчик и свидетель событий так же беспомощен, как и зрители.
Он может догадываться, но не знает. Зрители фильма, следующие его рассказу, могут интерпретировать лишь то, что попало в поле их зрения. Долгие планы дверей, открытых в темные комнаты деревенских домов. Бледное лицо мальчика, доверившего судить себя Богу: «Я дал Богу шанс убить себя, он этого не сделал, значит, он меня любит». Чему может помочь знание фактов, так ли важно очевидное, кто знает? Логика детектива, стремящегося к разгадке, не работает в «Белой ленте». Расследование оказывается маской, которой можно отгородиться от инфекции, постичь которую рационально ни Ханеке, ни его персонажи, ни его зрители и интерпретаторы не в состоянии.
|
