Наталья Крачковская: я осталась одна

Недавно я участвовала в телепередаче Андрея Малахова про курение. Наш главный санитарный врач Геннадий Онищенко выступил с инициативой запретить сигареты в кино. Отрицательные герои, дескать, пусть курят, а положительные — ни-ни, и даже было бы здорово, если б выпивали крупным планом стакан молока...

Вроде как дымящий на экране персонаж неправильно воспитывает нашу молодежь. По мне, так детский сад какой-то. На все аргументы «против» господин санитарный врач возразил: «А вот американцы…» Ну американцы и живут иначе! На самом деле, пока писали передачу, я вспоминала свои первые сигареты «Новость», были такие — без фильтра, в синеньких пачках. Стоили восемнадцать копеек, и курили их все подряд.

А начиналось с того, что очень хотелось есть... Потом, конечно, да — развивалась дурная привычка. Но поначалу — голод. Голод был первопричиной. Именно поэтому с американцами нас сравнивать нечего. «Новость» — штука термоядерная, аппетит отбивала на полдня. Этот эффект мне так понравился, что я не заметила, как прокурила пятьдесят два года. Совсем злостной курильщицей стала, когда появилась неустроенность в профессии, начались домашние неурядицы. В такие периоды, случалось, следующую сигарету прикуривала от предыдущей. Бывало, почти брошу, но — раз! — и снова горе, смерть, резкий поворот… Сейчас не курю совсем! Инсульт, как говорится, сильно поспособствовал.

Представляете, стало плохо: то в жар, то в холод, голова кружится, еле добралась до телефона. Почему набрала «02», а не «03»? Когда поняла, что попала в милицию вместо «скорой», положить трубку не смогла — стало страшно: вдруг упаду и не успею набрать нужный номер?.. Я же дома совершенно одна. Стало жутко, и я затораторила: «Ребята, это актриса Наталья Крачковская, мне плохо, нужен доктор». Спасибо, милиционеры сами вызвали мне «скорую» и разговаривали со мной, пока не приехали врачи. Помню все как в тумане, очнулась уже в реанимации...

— А вы не поторопились сразу после таких проблем со здоровьем на сцену?

— Оставила себе только два спектакля. Восьмой десяток разменять — все-таки не шутка. Ноги совсем отказываются ходить. В постановке «Невеста для банкира» — вот удача! — героиня большую часть времени должна находиться в инвалидном кресле. Играю с удовольствием. У меня прекрасные партнеры — все актеры Театра на Таганке. А здоровье… В моей возрастной категории от него в принципе ничего хорошего уже ждать не приходится. Скомандовала себе: «Обалдела, что ли? Вставай! Иди играй!» Два спектакля отработала перед Новым годом. Люди потом подходили и благодарили. Всем понравилось. Это приятно.

— Сейчас уже, наверное, и не вспоминаете, как собирались в историки?

— Историей я интересовалась всегда, даже занималась в кружке Историко-архивного института. Ездить надо было через всю Москву, но меня это не остановило. Жила я в районе Тимирязевской академии, рядом с шикарным парком и основным корпусом, бывшим имением Разумовских, как раз неподалеку от старинного, невероятной красоты фонтана.

Дело было, как сейчас помню, осенью. Прибегает один из уличных приятелей с воплем: «Наташка! Там фонтан провалился!» Какая тут школа?

Конечно, портфели забросили в угол, и все побежали смотреть, что творится на месте фонтана. Восторгу нашему не было предела, потому что провал открывал самый настоящий подземный ход — большой, со сводчатым потолком. Мы мигом залезли в подземелье. Ход вел к дворцу и гроту на пруду, вырезанному в форме буквы «Е». В честь, наверное, императрицы Елизаветы. А если есть потайной ход, значит, должен быть клад! И мы занялись простукиванием стен. Вытащили нас на свет божий милиционеры. Как же меня потом «простукивала» бабушка!

Наш дом был необычен еще и тем, что других жилых строений рядом не имелось. С одной стороны — ботанический сад, с другой — оранжереи, где разводили необыкновенной красоты цветы. Одни липы чего стоили: кажется, уже тогда им было лет по двести—триста. В этом месте, кстати, снимали «Хованщину», и я болталась на съемках. Мы смотрели, как Марфа ходит со свечой, и домысливали всякую всячину... То ли атмосфера так на меня действовала, то ли еще что, но я часто задумывалась о том, что родиться мне надо было пораньше. Я жалела, что не застала времени дворцов и кринолинов. То фантазировала, что живу в эпоху Петра, то грезила о годах правления Елизаветы… Истории же хотелось посвятить судьбу. Кстати, я поступала в Историко-архивный институт и даже неплохо написала сочинение. Но актерство перетянуло.

Занималась я и балетом, но, увы, не сложилось. Забыла, как называется болезнь, но у меня начала самопроизвольно подворачиваться нога. До сих пор не могу ходить на «платформах». Вижу, вы улыбаетесь…

Кстати, я тогда была очень худой. Во дворе меня звали Томом Сойером — я носила короткую стрижку и штаны из «чертовой кожи» на подтяжках. Ткань, похожую на джинсу или прорезиненную парусину, почему-то называли «чертовой кожей». Росла я жуткой оторвой — лазила с мальчишками по деревьям, играла в лапту, может, поэтому вес накапливаться не успевал… На фото тех лет я, как ни сложно в это поверить, эдакое дитя Освенцима. Московская бабушка, конечно, переживала по поводу моей худобы, но не критично, зато вторая бабушка — из Тбилиси — взялась за дело плотно. Словом, начатое одной бабушкой с блеском завершила вторая — они меня откормили.

— Вы им это припомнили, когда пошли в артистки?

— Мама очень правильно меня

— Муж тоже против богатых форм возражений, надо понимать, не имел?

— Крачковский продолжил дело бабушек! Почти хрестоматийная история: глупо завоевывать такую даму, как я, стихами при луне. Какой творог и булки носил мне по утрам Вовка! А! Все это ставилось мне под дверь, и девчонки шептались: «Опять Володька Наташке Белогорцевой завтрак притащил!»

— Булки стали главным аргументом в его пользу?

— Володя много чем мог еще покорить. Но одна его черта меня купила с потрохами. Он никогда не задавал любимых всеми мужиками вопросов: «А кто это? А что это он так на тебя смотрит?» За всю нашу совместную жизнь я ничего подобного не слышала. На все мои шалости и дурацкие выходки муж попросту не реагировал. Другой убил бы давно. Я, случалось, загуливалась до рассвета, когда вино рекой, теплоход и все такое. Поначалу меня даже бесило, что Крачковский мирно спит, когда я прихожу в восемь утра. «А что, по-твоему, я должен делать?» — спросонья интересовался муж. «Как что!? Переживать...» «Если б я каждый раз переживал, давно бы уже умер», — отшучивался Володя и переворачивался на другой бок. Но, справедливости ради надо заметить, никаких поводов для ревности я не давала. Кто-то провожал, другие звонили. Но ничего серьезного. Правда. Я ничего не искала, потому что и так все имела. Муж мой был невероятно умен в житейском плане. «Володенька, мы сегодня в ресторане гуляем». — «Хорошо, но чтоб до двери потом проводили». И вот прихожу утром с провожатыми: «Только, пьяные рожи, не шумите, Володю разбудите». «Пьяные рожи» понимающе хмыкали: «Любовь...»

Между прочим, «булочное ухаживание» после заключения брака сохранилось. К счастью. Откуда бы я ни явилась, подогретый ужин Володя мне всегда обеспечивал.

Муж был старше меня почти на двадцать лет, но никогда не комплексовал по этому поводу. С ним было невероятно интересно. Он многое знал из истории Москвы, и порой мы забалтывались ночи напролет. На самом деле все, что знаю теперь, я узнала от него. Володя был для меня ликбезом. Валя Титова, моя подруга, приходила и просила его: «Расскажи что-нибудь». Я что-то на кухне готовлю, а она два часа кряду сидит с открытым ртом и слушает. Мой Володя… Самый умный, самый добрый. Ой, сейчас буду плакать…

— Не надо! В кино как на вас, такую нестандартную, смотрели?

— В картине «Солнце в авоське» есть кадр, где топают одни мои ноги. Так, на отсмотре рабочего материала мужики наши чуть не переругались, пока гадали, кому же принадлежат такие классные ножки! Несмотря на то что я всегда относилась к серьезной весовой категории, с фигурой у меня было все нормально. А ноги так и вообще красивые.

Как мне Светлана Ходченкова нравилась! Когда она только появилась на экране, в ней была трогательная чистота, уютность и такая правда… Мне еще Титова говорит: «Смотри, маленькая Крачковская идет». «Какая хорошенькая…» — заверещала я. Увидев Светлану недавно в какой-то телепередаче, поначалу даже не узнала: похудела и растворилась в толпе таких же высушенных старлеток.

— Говорухин то же самое говорил...

— Не послушалась? Ах как жаль, как же жаль! Я даже расплакалась, когда ее увидела: «Вот дуреха-то». Мне в свое время очень повезло, что рядом оказалась мудрая мама-актриса и легенда нашей режиссуры Леонид Гайдай. Когда мы закончили съемки «Двенадцати стульев», он так и сказал: «Наталья Леонидовна, не морочьте себе голову. Катерину вам не играть, народ со смеху помрет на фразе: «Почему люди не летают?» А отличная комедийная актриса из вас уже получилась. Вот дорожка, на которой равных вам еще поискать надо. Внешний вид, если хотите пройти по ней с успехом, не меняйте».

— За роль «мечты поэта» сразу ухватились?

— Наоборот... Я приехала в Алушту к мужу, который работал в картине Гайдая звукооператором. Леонид Иович очень сложно подбирал актеров на «Двенадцать стульев» и после знакомства со мной сказал ассистентке, что Грицацуеву он видит очень похожей на жену Крачковского. Та удивилась: зачем искать кого-то похожего, когда есть сама Крачковская? Мне дали сценарий, я начала читать и… страшно обиделась. Дама необъятных размеров с арбузными грудями — ну и что это?! Оскорбление! Полная праведного гнева иду к мужу, а тот смеется: «Ты себя в зеркало видела?»

Фильм приняли тепло. В кинотеатры стояли очереди. Как сейчас принято говорить: и проснулись они знаменитыми. Я с удивлением обнаружила, что разговоры о моей Грицацуевой так же масштабны, как, к примеру, об «Анне на шее» Аллы Ларионовой. Никогда не забуду, как иду на киностудии по лестнице, а навстречу — Чухрай. Неожиданно встал передо мной на колени и говорит: «Вы прелесть! Я очарован!» Я покраснела и очень хотела убежать.

— Мне кажется, весь женский состав картины должен был влюбиться в Арчила Гомиашвили…

— У меня с Гомиашвили отношения были сложными. Во-первых, он появился неожиданно. Мало кто знает, но сначала Остапа Бендера у Гайдая играл Александр Белявский. Режиссер принял решение о замене, когда уже были сняты две части фильма. Во-вторых, Гомиашвили был грузином до мозга костей — шумный, быстрый, нагловатый. Бабник страшный. А я таких мужчин недолюбливаю. И когда этот громогласный позер (медом не корми, дай что-нибудь вытворить на публику) появлялся на площадке, я старалась побыстрее смыться.

У Гомиашвили все внимание было приковано к исполнительнице роли Эллочки-Людоедки Наталье Воробьевой. Он с ходу решил, что она будет номером один после выхода картины. А я, мол, есть и есть… Они даже какие-то телепередачи совместные делали. Отснятый материал Гайдай принципиально актерам не показывал. На озвучке мы не пересекались, роль Остапа Бендера озвучивал Юрий Саранцев.

Встретились только на премьере. Вокруг Гомиашвили и Сергея Филиппова творилось вавилонское столпотворение из журналистов и желающих получить автограф. Оно и понятно — главные роли. После премьеры вся толпа журналистов «свиньей» двинулась на меня. Гайдай смеялся: «Получай свое!» На лице Бендера я увидела легкое удивление.

Прошло довольно много времени. У меня были съемки в Ленинграде. И вот иду я по Невскому проспекту и вижу впереди «бендеровский» шарфик и кепочку. Лица не разглядеть, но понимаю, что это Гомиашвили. Для лучшей узнаваемости, что ли, но примеренный в кино костюм он оставил и для жизни… Мне так не хотелось устраивать шоу посредине улицы, а Гомиашвили организовал бы его обязательно. И я забежала в первый попавшийся магазин. Настолько не хотела встречаться. Оказалось, магазин игрушек. Я сквозь стеклянную витрину видела, как Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бей покрутил головой: думаю, все-таки успел узреть на улице намек на меня — и пошел восвояси. А я купила плюшевую свинку и отправилась своей дорогой.

— Вам больше Белявский в роли Бендера нравился?

— Михаил Козаков, который тоже пробовался. Ходили слухи, что чуть ли не двести человек пытались примерить шарфик турецкоподданного. Я, конечно, видела только несколько проб. Помню, Гайдай спросил меня: «А вам кто больше по душе?» «Козаков», — честно ответила я. Ну правда, все там было — и красота, и взгляд с поволокой, и харизма! «У всех, Наталья, вкусы разные», — заметил Леонид Иович и остановил свой выбор на Гомиашвили.

— После выхода картины, наверное, гордились, что «знойная женщина, мечта поэта» — именно вы?

— Весовая эпопея сопровождает меня всю жизнь. Никогда не слышала, чтобы кто-то сказал про меня: «Толстая!» Хотя понимаю: я тот еще бомбовоз... Люди относились ко мне очень по-доброму. Может, мне просто везло на людей?..

Но я всегда умела себя достойно подать, старалась держать марку.

Очередная забавная история про «необъятные размеры» произошла уже на следующей картине Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Там, помните, есть сцена, когда я подхожу к двери и говорю: «Извините, что я вас беспокою во время вашей семейной драмы…» Следующую сцену, когда я отхожу от двери, снимали через месяц, потому что я схватила воспаление легких. Пока болела, очень сильно похудела. Сняли. Гайдай посмотрел и говорит: «Не годится. В кадр вошла одна, из кадра — другая. Так не бывает». А я так гордилась, что похудела — у меня появилась высокая талия, стройные ножки, все внимание обращали. Хожу, радуюсь. Леонид Иович позвал меня и приказывает: «Значит так: манная каша сегодня же вечером, туда взбитые сливки в большом количестве и с хлебом. И запомните: даю вам ровно две недели. А если вы еще раз такой фокус выкинете, мы с вами заключим контракт о том, что вы не должны худеть». Я уговаривала, что можно найти массу выходов — надевают же специальные толстинки, но Гайдай был непреклонен.

Так в моей жизни появился бесценный опыт работы с гениальным режиссером и прозвище Наташка-Куча, которым меня наградили в киношной тусовке.

— Неужели попыток худеть совсем не было?

— Конечно, были. Потому что одно дело — как человек себя ощущает, и совсем другое — когда лишний вес добавляет проблем со здоровьем. Были в моей жизни и бесконечные консультации в Институте питания, и таблетки мерзкие, от которых больше вреда, чем всего остального. Со временем я поняла, что худеть можно и самостоятельно, без больших денежных трат, и начался период диет.

Я готовила Володе и Васе еду на несколько дней и объявляла о собственной голодовке. Муж и сын прекрасно знали, что это означает: накрывать на стол я не буду, чтобы не раздражаться, и надо обедать-ужинать самостоятельно. Я питалась по системе: сухарь белый утром, сухарь черный вечером, не могла заставить себя покормить даже собаку. С первых же дней диеты пребывала не в лучшем расположении духа. Сын обычно не выдерживал первым и спрашивал: «Мам, а ты скоро в командировку уедешь?» Муж, уставший после работы, на кухню старался перемещаться на цыпочках… И не приведи бог кому-нибудь из этих двоих спросить про еду!

Несмотря на старания домашних не раздражать меня, ближе к третьему дню голодовки я обнаруживала, что вокруг — сплошные враги, никто меня не любит. Сижу, бывало, и думаю, что по сути они никогда не понимали моей тонкой нервной организации, трепетной души, у них же все мысли только о том, чтобы лопать в три горла!

С горькими размышлениями о смысле жизни ложилась спать. Но не спалось. Очень жрать хотелось! Лежу, ворочаюсь. «Ты хоть бы переживала потише. Спать не даешь!» — подначивает меня Володя. Часам к трем утра понимаю, что если съесть кусочек мяса из щей, катастрофы не случится — оно же вываренное, калорий мало... А у меня по щам всегда пятерки были, очень вкусные они у меня получаются. Крадусь на кухню. Тихонечко достаю кастрюльку. Уничтожаю кусочек мяса, и тут меня снова посещает коварная мысль, что если съесть всего одну тарелочку, катастрофы снова произойти не должно. Надо ли говорить, что после тарелочки на стол водружалась вся кастрюля… Навалившись на нее, как дикий зверь, я ела до тех пор, пока не показывалось дно.

Потом, довольная мужем, сыном и смыслом жизни, топала спать. С утра мои мужики, которые вот уже три дня с трудом выдерживали домашний быт, улыбались. Они видели пустую кастрюльку, а это значило, что очередной страшный период — диета — закончился.

— Муж все понимал?

— Мы двадцать шесть лет вместе прожили. Просто Володя умер, а так мы жили бы вместе, думаю, по сей день… Мы и ругались-то разве что из-за ерунды. В основном ссорились по поводу его паяния. Он очень любил этим заниматься, поэтому к нам в дом тащили все, что нужно запаять, — микросхемы телевизоров, старые утюги, украшения. И куда-то это паяние все время пропадало. Володя его искал, требовал с меня, и тогда в квартире начинался ор — мой, главным образом. Но, надо признаться, Володя прекрасно умел паять. Он вообще был мужик очень дельный. И сына приучил. Вася, помимо того, что является одним из лучших в стране звукорежиссеров, еще может похвалиться тем, что руки у него растут из правильного места. Мне кажется, он и автомобиль может собрать.

Меня муж научил философскому отношению к актерству. После феерических картин Гайдая «Двенадцать стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию» приглашений в кино не было два года.

Меня терзали сомнения: а вдруг это все, конец?.. «Наташ, успокойся, — утешал Володя. — Ты должна быть готова к тому, что, возможно, именно этой роли суждено стать последней. У тебя есть две роскошные работы, у многих и того нет… Просто жди, и все. Иначе чокнешься». И я ждала. Как и велел супруг, без надрыва. Переносить безработицу помогало то, что на первом месте у меня всегда стояла семья, плюс я всегда могла чем-то заняться. Умею вязать, люблю готовить. Мой дедушка занимался реставрацией мебели, у него была столярная мастерская, и я часами наблюдала за его работой. Долго сама мечтала попробовать силы в реставрации, даже накупила всяких шпонок, инструментов и книг, чтобы восстанавливать мебель.

— А какие моменты в жизни вы могли бы назвать крутыми поворотами?

— Первый — когда родился сын. Вася появился на свет с целым букетом болячек. Бронхи, другие отделы дыхательной системы... И самое трудно осознаваемое — сердце у моего малыша оказалось с правой стороны, а не с левой, как у всех людей. Мы не вылезали из больниц. Пять лет ада, когда непонятно, как жить дальше и что с нами всеми будет.

Вторым очень серьезным ударом стала смерть Володи. 1988 год. Мне пятьдесят лет, еще не старая, но уже и не молодая. Он, конечно, значительно старше, но никто не ожидал. Я снималась тогда в фильме «Благородный разбойник Владимир Дубровский». Приехала, помню, домой, сын дверь открыл и руку за сумкой протягивает. Такая внимательность у Васи не в чести, я насторожилась. Он говорит: «Мам, сядь… Отец умер». Оказалось, на киностудии Володя присел на скамью и умер. Что было дальше, не помню. Слова, люди… Главное — мужа больше нет. Все полетело к чертям. Я даже показания счетчика электроэнергии снимать не умею, этим всегда занимался только Володя. Я понятия не имела, где он находил тот самый свежайший творог. Не тревожилась по финансовым вопросам: ведь есть Володя, он всегда знает, где взять денег. Я сидела и думала, что по сути всю жизнь смертельно боялась остаться одна, потому что не приспособлена. За Крачковским я жила как за каменной стеной. И вот он меня оставил…

Приехала Валя Титова. Говорила что-то важное про то, как уходят даже самые хорошие люди, а нам приходится жить дальше. И я стала жить. А так не хотелось... Огромную роль в моей дальнейшей судьбе сыграли друзья. Они все старались меня как-то расшевелить, занять. Женя Гинзбург запускался с картиной «Руанская дева по прозвищу Пышка». И вот одна моя приятельница обратилась к нему: «Возьми Наташу Крачковскую». Тот ответил, что все роли расписаны. «Возьми, у нее муж умер», — объяснила она. «Понял». И Женя пригласил меня на роль. На следующий день привезли сценарий и билеты до Риги, где снимался фильм. Там со мной никто не носился, не сюсюкал, и я сразу включилась в процесс. Сашка Абдулов, царствие ему небесное, подкалывал меня постоянно. Как я им всем благодарна! Эти люди помогли пережить крушение моего мира.

Снова закрутилось — пробы, съемки, роли, экспедиции… Я, как тот вагончик, вставший на привычные рельсы, послушно побежала вперед. Вот только домой возвращаться боялась. Столько раз подходила к двери и по привычке жала на звонок. Но мне никто не открывал...

Сын переехал жить со своей семьей в отдельную квартиру, которую замечательный Володя позаботился купить загодя. А я осталась одна. Заболела мама. Года три промучилась. И снова похороны...

Знаете, ведь это и правда огромная удача, когда у актрисы есть «свой» режиссер. Мне сказочно повезло встретить Гайдая, человека-легенду. Помню, мы ехали в автобусе с очередной творческой встречи, и Леонид Иович сказал: «Наташа, у меня есть для тебя сценарий. Это будет похлеще Грицацуевой». Душа моя запела! А через два месяца Гайдай умер. Многие обратили внимание, что меня не было на похоронах. Проститься не хватило душевных сил — на церемонии я могла сама умереть от ужаса. Леонид Иович был моей надеждой. Мечтой о новой Грицацуевой. Его уход стал настоящей бедой. Я очень устала хоронить. Даже друзьям говорила, что больше не пойду ни на какие похороны, мол, не обижайтесь.

Поначалу у меня были еще картины, в основном с маленькими ролями. Потом закончились и они. Хотя я не жалею, ведь того кинематографа уже нет, а мы, наверное, остались во времени добрых сказок Гайдая.

Так я осталась совсем одна.

— Горе проходит, все в жизни могло бы измениться…

— Конечно, был шанс устроить свою личную жизнь. И не один. Но у меня как-то не получилось. Может, не хотела? Один воздыхатель долго преследовал. Гораздо моложе меня. Я уже с палочкой перемещалась, а он за мной следом — в Дом кино, к театру, к подъезду. Все говорил: «Я ваш поклонник. Можно помогу, Наталья Леонидовна, дверь открыть?» «Да, пожалуйста». В конце концов ему, видно, надоело провожаниями заниматься, и он, вот умора, говорит: «Может, мы к вам поднимемся кофе выпить?» «Милый, — нежно так спрашиваю, — ты что, маму потерял?» Больше я этого «прынца» не видела. Но это так — история ради хохмы.

На самом деле возникали рядом и нормальные мужчины по состоянию сердца и кармана, с которыми вполне можно было связать судьбу. Но как-то не потянуло. Хотя одна запоминающаяся встреча все-таки случилась. Я, продав большую часть своих любимых цацок, построила настоящий загородный дом. Бываю там, правда, редко, потому что за сто десять километров часто не наездишься. Зато там славно живет родственница Люся с двумя собаками. Прекрасное место, заповедник, поэтому газ провести не разрешают, и цыганские деревни кругом. Езжу я туда на электричке, потому что плохо переношу машину. И вот однажды вместе со мной ехал один мужчина. Мы проговорили всю дорогу, и мне впервые после смерти Володи было интересно. Разговорились на тему строительства. Он рассказал, что сам строит дом. А я призналась, что мечтаю на старости лет заняться реставрацией мебели. «Вы могли бы заехать ко мне в гости познакомиться с моими работами, я бы вам кое-что подсказал, посоветовал. И начинайте лучше с малых форм, а то вы хватили — сразу мебель!» Потом я навела справки, кто такой. Оказалось, известный художник-реставратор. Он ехал в Петушки, а я сошла раньше — в Леонове. И какой черт меня дернул выйти?! Не надо было… В общем, ни малых форм, ни каких-то других не сложилось. Но о том случайном попутчике я иногда вспоминаю.

А недавно в такую «лав-стори» вляпалась, что не знаю, чем и закончится… Пригласили поучаствовать в одной телепрограмме на тему дружбы между мужчиной и женщиной. А у меня как раз есть человек, с которым мы дружим уже тридцать лет. Вместе работали в концертах, там и познакомились. Сказали, что он нужен в кадре. Я ему позвонила. Приходит Андрей (передачу снимали у меня), я говорю ему хорошие слова, распинаюсь, что дружба между мужчиной и женщиной очень даже может быть, и вот тому пример… Почему я до сих пор такая наивная?! Жизнь меня учит-учит, и все, видно, мало. Все мои рассуждения о возможности такой дружбы, о том, что для начала надо помнить, что все мы люди, а уж потом о том, что существуют половые отличия, в сюжет не поставили. Зато начали прямо по теме: «А сейчас мы вам покажем мужчину, которого Крачковская скрывала тридцать лет...» На экране Андрей. Мне оборвали телефон с вопросами: «Ты что, рехнулась?» Дочка Андрея, четырнадцатилетняя девочка, потребовала у отца объяснений. У хорошего человека из-за меня начались проблемы в семье. Понятно, супруга Андрея вовсе не умерла от счастья, когда по центральному каналу на всю страну объявили, что скрываемый мной мужчина — ее законный муж. Я кинулась звонить, чтобы выяснить, за что меня так на старости лет обидели? «Вы все не так поняли», — ответили на телевидении. «Но кроме меня еще масса народа поняла все «не так»! Вы не ведаете, что натворили, со мной сын перестал общаться...»

—Серьезно?

— Вполне. Конечно, Вася поступил глупо. И, безусловно, не в одиночку он решил сказать маме обидную фразу: «Ты позоришь нашу фамилию». У него есть жена, у которой «наша фамилия» появилась несколько позже меня. Досадно, что они оба, взрослые умные люди, поверили в тот телевизионный бред. Страшно обидно, что сказали эту фразу. Я и так человек взрывной, а тут так горько стало! Конечно, закатила скандал и повесила трубку. Общение прекратилось. Вася, конечно, звонил, поздравлял с днем рождения и Новым годом, но я мириться не стремлюсь. Мне так спокойнее, хоть за деньгами не ездят, могу спокойно квартиру отремонтировать.

Я очень терпеливый человек, только дуру из меня делать не надо. И Васе я обещала, что когда-нибудь он получит за все фокусы, включая те, что инициировала его жена. Разве я мало для него сделала? Старалась: растила, зарабатывала, строила… Неужели уважения не заслужила? Очень горька эта сегодняшняя ситуация.

— Но вы же с сыном помиритесь?

— Конечно. Куда ж я денусь? Только сначала ремонт доделаю, а то начнутся разговоры: «Это не модно, это иначе надо». Они другие какие-то. Я не всегда понимаю, что ли… Внуку Володе звонишь: «Как у тебя дела?» — «Нормально». — «Володя, а как занятия в МГУ, все хорошо?» — Нормально». И все на одной ноте. Чтоб себя растрачивать, какие-то флюиды для бабушки выдавать? Ни за что! Бабка и это съест, она же бабка. Вот так и живу...

— А приятные сюрпризы жизнь выдает?

— Вот на стене один из них. Никаса Сафронова попросили написать мой портрет для фильма «Секрет фараона». Я там играла, только не смейтесь, царицу Нефертити. Между прочим, как говорила моя героиня, Нефертити никто никогда не видел! Он приехал и неожиданно говорит, что хотел бы написать обычный портрет Натальи Крачковской и просит позировать. А я прекрасно знаю, сколько стоят его работы. Таких денег у меня нет. Но об этом сказать было неловко, я витиевато ответила: «Мне бы тоже очень хотелось, но ряд обстоятельств не позволяет». «Каких?» — снова спросил Никас. Но я не стала распространяться. В конце концов он нарисовал меня со змеей на голове для фильма. А через какое-то время снова звонит: «Наташа, вы не могли бы выделить мне еще пару дней? Позировать». — «Для фильма?» — «Конечно». Мы встретились. Никас был очень любезен. Я с удовольствием рассматривала картины в его мастерской — он бесспорный талант. Через три недели мне передали, что Никас Сафронов хотел бы повидаться. Приехал он ко мне домой и привез картину в богатом багете: «Вам подарок». Смотрю, а это мой портрет…"http://7dn.ru/article/7days/477777