|
Сегодня на экраны выходит фильм Алексея Федорченко «Овсянки». Причем на экраны не только российские, но и мировые.
Фильм был обласкан на кинофестивале в Венеции: ему долго аплодировал председатель жюри Квентин Тарантино, оператор Михаил Кричман получил приз. Мало того – фильм был награжден экуменическим жюри.
Те, кому фильм понравился, испытывают законную гордость за наш кинематограф. Я тоже испытываю гордость, ведь это кино – грамотная разводка. Мы уже привыкли к тому, что в наш прокат проникают западные фильмы сомнительного качества. Теперь, наконец-то, все наоборот.
УТОНУТЬ – ЭТО ВЕДЬ СЧАСТЬЕ!
У директора целлюлозно-бумажного комбината Мирона Алексеевича (Юрий Цурило) умирает жена. Поскольку директор принадлежит к народу меря, он должен похоронить супругу не на банальном кладбище, а – по закону предков – предать ее воде. И предварительно – сжечь.
Директор загружает труп жены в машину и отправляется в дорогу. С ним едет фотограф по имени Аист (Игорь Сергеев). Аист берет с собой птиц-овсянок. Цель путешествия – берег реки, где надо совершить древний обряд. Мужчины едут и очень много говорят о любви и смерти. Во время очередного такого разговора они погибают. Но это вовсе не печально, а очень даже хорошо: ведь так сбывается мечта всех представителей народа меря – стать утопленниками. («Смерть в воде для меря – бессмертие», – уверяет закадровый голос.)
Покойный Мирон Алексеевич отправляется искать под водой свою жену. Аист же, награжденный писательским даром, отыскивает на дне реки печатную машинку и создает там роман. Собственно, вся эта история и поведана счастливым утопленником, который написал произведение в подводном мире, вдохновляясь рыбами и прахом сожженных людей.
К счастью, этого нам не показывают, а только рассказывают. Вообще в «Овсянках» слово играет решающую роль. Здесь вещает закадровый голос – «он очень страдал», «он страшно скучал», «что-то мелькнуло между нами, какая-то искра» – и вот уже актерам играть особенно не надо. Ну, разве побиться в отчаянии о стволы русских березок, – что и делает вдовец.
И режиссеру тоже нет нужды напрягать фантазию, чтобы показать отношения между персонажами. Зачем, если о них можно просто рассказать? Столь же нещадно использована музыка: там, где зритель должен растрогаться, звучит печальная мелодия. И трудится эта мелодия (композитор Андрей Карасев) почти весь фильм.
Набор псевдопоэтических приемов срабатывает безотказно. Режиссер очень грамотно использует все «анти»: его фильм антиэффектный, антигламурный и так далее. В эпоху громкого и быстрого кино он сделан неспешно и тихо.
Но это полдела: мало ли тихих историй о любви и смерти? Здесь использованы почти все ингредиенты, необходимые для успеха на международном фестивале.
Ингредиент первый – этнографический. Здесь он – с привкусом фантастики, ведь это совсем не документ, народ меря давно растворился среди славян. И едва ли в современной России кто-то предает сожжению мертвецов и моет своих возлюбленных водкой. Однако, европейский зритель, видя эти сцены, должен испытать этнографический восторг и подумать: «Господи, чего только в этой загадочной стране нет!»
Еще один ингредиент – притчевость. На Берлинале и в Каннах в этом году получили призы фильмы-притчи с похожей интонацией.
Ну и, конечно же – эротизм. Местами болезненный, местами поэтичный. Иногда – болезненно-поэтичный, как, например, в сцене мастурбации под звуки скрипки. (Таков закон псевдопоэтического кинематографа: если мастурбируем, то уж непременно под нежную музыку.)
И главный ингредиент этого киносалата – простота стиля и смысла. Совершенно беззастенчивое употребление пафоса и прямых, лобовых образов, дозволенное только детям и гениям.
«Давай что-то попросим у птиц», – говорит фотограф директору завода, а тот отвечает: «Бессмертия!» И через пару минут оба отходят в вечность. Птички их услышали. Заканчивается фильм словами «только любовь не умирает».
РОССИЯ ОЗАРЯЕТ МИР
Квентин Тарантино, аплодирующий такому кино, – это штука посильней Фауста.
Может быть, автор «Криминального чтива» и «Бесславных ублюдков» был изумлен и восхищен кинематографической наивностью коллеги? Ведь так ни он сам, ни почти никто в западном мире уже не снимет, – а тут океаны пафоса и лирики, тут говорят, что «женские тела – это реки, уносящие горе, и жаль только, что в них нельзя утонуть». И это не просто слова одного из героев, весь фильм пронизан поэзией такого уровня.
Недавно на фестивале русского кино в Берлине один немецкий кинокритик говорил, что западное искусство скоро захлебнется в иронии и деконструкции. И уверял, что свет – то есть искусство, дарующее надежду, говорящее о самых главных вещах без иронии и сомнений, – такой вот свет можно ждать только из России. В крайнем случае – из стран Восточной Европы.
Не исключено, что от нас и правда ждут неиспорченного иронией высказывания о любви и смерти. Эти ожидания во многом объясняют восхищение европейской публики такими фильмами, как «Овсянки».
Но «Овсянки» – это расчетливая имитация наива. Точное понимание ожиданий и ответ на них. А потому, скорее всего, Тарантино как профессионал аплодировал другому профессионалу, который грамотно сделал наивное кино. И в правильных пропорциях отмерил все необходимые для фестивального успеха ингредиенты.
Ведь Алексей Федорченко – признанный мастер, обладатель призов. Он вряд ли обливается слезами, глядя на птичек-овсянок. И трудно поверить, что сам он испытывает художественное наслаждение, например, от такого эпизода: маленький мальчик ставит деревянную куклу перед камерой, наклоняет ее, и деревянные глазки начинают источать слезы. А тем временем герой рассказывает, как умерла его мать, как потом погиб отец. И плачет кукла, и голос рассказчика тих, и – музыка! Вот так вот. Нечего изощряться. Надо снимать бесхитростно – намеренно бесхитростно. Чтобы, тем не менее, чувствовалось, что ты можешь и по-другому. Но раз такая «неслыханная простота» может быть востребована и вознаграждена, раз на дворе такая мода – по ней и одеваемся.
Безусловно, это мода не для всех, а только для «избранных» художников, которые должны поражать киносообщество своей безыскусностью. Так в пьесе «Мещане» Горького отравленные декадентской культурой молодые люди «ходили в народ», к крестьянам, к солдатам, объясняя свое влечение такими словами: «Нам приятно бывать в их среде. Они безыскусственны. Среди них дышишь чем-то здоровым... как в лесу. Нашему брату никогда не мешает освежаться...»
Возможно, наше кино в скором времени будет исполнять роль освежителя утомленного европейского кинематографа. Роль, как ни обольщайся, не главная. Но радует, что в данном случае она исполнена с завидным лукавством.
Алексея Федорченко можно только поздравить с точным попаданием в мишень. Ведь если кино – великая иллюзия, то здесь и обмануть не грех.
|
