|
Бекас из «Ошибки резидента», лейтенант Ярцев из «Освобождения», майор Шатохин из «Одиночного плавания». Все это прекрасные работы заслуженного актера и кумира зрителей Михаила Ножкина. Народный артист России рассказал нам о войне, правде в кино и о том, как журнал Playboy окрестил его «русским Рэмбо».
Расскажите о своем детстве
Мое детство пришлось на войну. Мне было 4 года, когда она началась. Бомбежки помню, их не так много было, но помню отчетливо, четко помню вой сирен, на главном корпусе стояли сирены, и первое время мы ходили в бомбоубежище на Курский вокзал. Ближе просто не было метро, а на Курский - это от Яузской через землянку, наверх в гору идешь-идешь - отбой, только назад прошел - опять тревога, придешь туда, в метро спустишься на какое-то время - отбой. А идти далеко, мальчишки спали на полу, бросят какие-то тряпку, матрас, одеяло... И потом сказали: знаешь, не будем ходить, разбомбят так разбомбят, как будет, как господь даст. И не стали ходить. Походили месяц, может, и не стали ходить. Но запах метро я после войны еще лет десять не мог переносить. Я видел войну в лицо, потому что с передовой привозили раненых, перебитых, переломанных. Я много раз об этом говорил и никогда не устану повторять, что помню фронтовиков, всех замотанных в эти шины, струбцины, всякие палки, костыли, боль, конечно, сплошная. И врачи - вот самое яркое впечатление: застиранные, рыжие от крови халаты, кровь впитывалась, и не успевали отстирывать, халат белый и вроде рыжий, рукава рыжие, потому что некогда было, не хватало... Бинты перестирывали заново, рыжий цвет вымытой крови, рыжие халаты от крови. И я не помню злых людей. Больные, перебитые, переломанные, но с улыбкой, с шуткой, друг друга подначивали, говорили о чем угодно.
А как начался путь в актеры?
Там же, в палатах яузской больницы начались мои первые выступления. Я забирался на табурет и читал стихи. В юности у меня были все предпосылки пойти в актеры. Но разве тогда это была профессия? Сильные рабочие руки - вот чего не хватало послевоенной стране. У меня договоренность была с родителями: мужику нужна профессия нормальная, потому что сцена то ли получится, то ли не получится, это уж как все, чего от Бога у актера. Ну а вдруг не получилось бы? Ну и что, бегал бы, как несчастный человек, в общество: «Народ не понимает великий талант». Я занимался самодеятельностью, лауреат всяких конкурсов, фестивалей и т. д., но мужику нужна нормальная профессия. За профессией я отправился в строительный техникум Моссовета, где овладел сразу тремя специальностями.
Какие, кстати, у вас не актерские профессии?
У меня была профессия хорошая, на практике был арматурщиком, вязал пояса, потом еще чего-то делал, на деревообделочном работал. Нас очень хорошо воспитывали, помимо теории практика обязательно была, так что у меня самые простые профессии рабочие примерно три есть точно: арматурщик, деревообделочный, фрезеровщик по дереву... И давали разряд третий или не давали. Вот мне давали, я помню. И поэтому у меня профессий было несколько, на несколько лет я мог бы себя обеспечить.
А что было потом?
А потом пошел в Театр эстрады к Смирнову-Сокольскому, студию заканчивал и параллельно уже стал играть главную роль в спектакле. И партнеры сразу: Миронова, Менакер, Алексей Георгиевич Алексеев, знаменитый был конферансье, он был и худруком оперетты, сценарии писал. Он долго-долго жил, его все знают, Бог знает, сколько он прожил и доброго сделал, очень интересный был человек, легендарная личность. После студии я работал в Театре эстрады в штате, на Маяковке наш театр был, потом там «Современник» после нас, нас перевели в Берсеньевку - от театра там ничего не осталось, помещение было, клуб Совмина. И потом два-три спектакля сыграл помимо эстрадных программ, там каждый год обновлялась программа, разные фестивали и т. д. Я уже стал писать много, писать для себя, для всех писал, эстрадным драматургом был.
А что за история про ваше диссидентство?
Это был 1967 год, я делала сольный спектакль «Шут с тобой», после которого меня фактически выгнали со сцены. И даже после ухода из Театра эстрады давление на меня не уменьшилось. А в 1970-м всемирно известный журнал Time поместил заметку «Музыкальные диссиденты Советского Союза», где, конечно же, оказалась фамилия Ножкина. Так вот, главные диссиденты: Солженицын, второй - Ножкин, третий - Галич и четвертый - Владимир Высоцкий. Вот фотографии: Володя Высоцкий, моя фотография. Это очень интересный аргумент. Но диссидентом я никогда не был. Я воевал всегда с этими негодяями, а не со страной и с народом. Я очень люблю Россию, люблю наше государство, верю в него и т. д. А мерзавцы были и тогда, и сейчас, они все и развалили, по большому счету.
И куда же вы пошли, после того как вас выгнали из театра? Безработным я не боялся остаться, потому что у меня профессий много. Исполняли мои стихи, песни, какие-то скетчи, все формы писал, все, что касается слова на эстраде, я был очень популярным эстрадным драматургом. И большие формы уже стал писать. Я перешел в профессиональный комитет московских драматургов, т. е. я де-факто не числился безработным, потому что, если два месяца не работаешь, могли взять за шкирку и отправить тебя куда угодно. Не получилось.
А как началась работа в кино?
Первой моей работой стал «Новогодний телевизионный мюзикл» в 1966 году. Сюжет такой, что Новый год приходит на два часа раньше и всех застает врасплох, не успели еще подготовиться. Там были эстрадные номера, популярные, актер Райкин там был и т. д. А у меня была роль сквозная через весь этот сюжет, я играл тренера (тогда моржи появились, закаливание холодной водой...) по моржизму. Я там в плавках, здоровый мужик был, все что-то изображал, делал и написал куплеты с рефреном «ура, товарищи, ура» (шестой диск будут делать или седьмой, я включу обязательно), очень острый, я очень острым был человеком, поэтому меня выгнали, социально острым был. Я написал куплеты, и из-за этих куплетов фильм чуть не выпустили, но потом кое-как подрезали, меня выбросили конечно, оставили чуть-чуть буквально, но все остальное, что я делал... А я еще на съемках что делал, я добавил, что роль - тренер по моржизму. А худсовет за голову схватился: «Какой моржизм! С ума сошел!» Озорство было, конечно, и, слава Богу, оно еще осталось. И эти куплеты, и сзади такой смешной хор танцующий, с трубами, в плавках, тренер по моржизму, я там танцевал канкан и пел: «В 20-м веке мы шагаем в ногу с модой, о вкусах спорим до утра, у женщин юбки все короче с каждым годом, ура, товарищи, ура». Потом была «Ошибка резидента», мне это понравилось сразу, там главная роль, образ понравился замечательный, главное, что эта история была в жизни, один к одному. Это было интересно, и консультантами у нас были люди, которые в этой операции участвовали. Я знал человека, которого играл. Он закрытый был человек, но я его знал.
Вы сыграли в «Ошибке резидента» и в «Судьбе резидента». Но в продолжении играть отказались. Почему?
Потому что совсем слабо был придуман сюжет, там мне делать совсем нечего было, и я предлагал переделать... Я заранее предупреждал, я дружил очень с Дорманом, режиссером, и когда хотели третью часть, я говорю: давай третью, Вень, запускай, но только давай сделаем что-нибудь, потому что второй сценарий уже был собирательный. Если первый был один к одному в жизни, этим он очень сильный, второй уже был собирательный, что-то было из других ситуаций, придумывали что-то. А третий я почитал и сказал: «Я не могу».
А потом были «Хождение по мукам» и «Освобождение»
Да. Ордынский на самом деле предложил мне сначала играть Телегина. А я очень любил кино и люблю кино. И я сказал ему: «Вот, Василий Евгеньевич, все хорошо, но только мне ближе Рощин». Он говорит: «Да, конечно, Рощин, ну я вот Телегина все-таки...» И он меня уговаривал-уговаривал и все-таки не уговорил. И я очень доволен, Юра Соломин Телегина играл, и замечательно сыграл, а мне Рощин ближе по натуре, по динамике, по более активной жизненной позиции. Они оба хорошие, по характеру человеческому мне ближе Рощин был. Я, конечно, его с удовольствием играл, к сожалению, многие кадры не вошли в кино, хорошие не вошли - по разным соображениям, по дурацким некоторым соображениям. Например, сцена была роскошная, долго снимали в Алабино, на лошадях я скакал, рубил, и сцена, когда я вытаскиваю шашку, выхватываю шашку, а у него осечка была, он хотел застрелиться, а я говорю: «Ты что устроил спектакль перед всеми?» Потому что его ругали, полк пропал, и вроде бы хотел застрелиться, не получилось, у него действительно осечка была, и я его чуть не зарубил, часть уха отрубил лошади... В общем, лихая сцена была, лошадь у меня еще такая капризная, заводная была, никак не встает, я нервничаю, она нервничает - передается же, крутится вокруг. Ну и результат… Кто-то сказал: «Это нехорошо, командиры на виду ссорятся, да еще так крупно, какой пример солдатам подают?» Какой солдат? Из-за такой чепухи вырезали роскошную сцену.
Расскажите про то, как вас окрестили «русским Рэмбо».
Фильм «Одиночное плавание» 1985 года обошел весь мир. Из CNN приезжали даже, Питер Арнетт, военный обозреватель, 3 часа мы с ним сидели, и первое, что он сказал, было: «Зачем же вы, раскрученный герой, закончили существование на первой серии? Можно же было крутить...» Нам это в голову не пришло. Так вот эта фотография - там много фотографий - прошла в «Шпигеле» (немецкий журнал. – Прим. ред.), обошла весь мир: это монтаж, Рэмбо с ручным пулеметом, а я с гранатометом, ствол в ствол. Я забыл уже фильм, и вдруг в позапрошлом году, мне говорят: «Михаил Иванович, Playboy». Открываю середину журнала, разворот, рубрика «Киногерои», написано: «10 главных спасителей мира», рейтинг самых знаменитых героев, которые работали на спасение мира… И первое место - я не помню эту актрису, второй в рейтинге - Джеймс Бонд, третий - Брюс Уиллис, четвертый - ваш покорный слуга.
|
