Ридли и Тони Скотт: Скотт Скотту рознь!

После выхода на экраны мира пользующегося очень большим успехом нового фильма «Гладиатор» режиссера Ридли Скотта вновь заговорили как о возрождении жанра исторического боевика, так и о самом постановщике, который не привлекал широкого, а главное - благоприятного признания со времени появления «Тельмы и Луизы», то есть практически на протяжении всех 90-х годов. Предлагаемая статья написана еще в 1992 году по поводу обоих братьев Скотт - Ридли и Тони, которые при внешнем сходстве все-таки очень непохожи в творчестве. Поскольку даже в неудачных работах «Солдат Джейн» и особенно «Белый шквал», снятых в середине 90-х, Ридли Скотт остается безусловным автором-визионером, чего не скажешь даже о такой увлекательной и умной ленте Тони Скотта, как «Багровый прилив».

Английские режиссеры Ридли и Тони Скотт - родные братья. Правда, в это трудно поверить - настолько они отличаются друг от друга не только по художественным пристрастиям, но прежде всего по уровню этой самой художественности, по силе таланта, по величине кинематографического мастерства.

Конечно, Тони Скотта не назовешь непрофессионалом или вовсе бездарью. Громадный зрительский успех его фильмов «Супер-ас», «Полицейский из Беверли-Хиллз II», «Дни грома» и «Последний бойскаут» свидетельствуют о наличии профессионального нюха, о чутком улавливании меняющейся конъюнктуры рынка (хотя в случае с «Местью» постановщика постиг провал). А амбициозные эстетские потуги в «Голоде» обнаруживают рафинированность создателя, знание им высокой культуры. И Тони Скотт вполне мог бы считаться приметным режиссером, выделяющимся среди менее даровитых коллег.

Но есть еще Ридли Скотт, который не является «чемпионом кассы» (самая успешная - на тот момент - лента «Чужой» имеет показатель в $40 млн. прокатной платы), но признан во всем мире как уникальный творец со своеобразной визуальной фантазией, делающей его непохожим ни на кого в современном кинематографе. И его художественная репутация высоко котируется именно среди собратьев по профессии, остальных кинематографистов. Даже менее коммерчески удачные картины «Легенда» и «Тот, кто меня бережет» не поколебали мнение, что Ридли Скотт - редкостный мастер кинематографического видения мира, искусный стилист, подлинный поэт экранных образов, тончайший живописец, своего рода Тёрнер искусства кино.

И вот в сравнении со старшим братом Тони Скотт безнадежно проигрывает, порой кажется жалким ремесленником, клепающим рекламно-видеоклипную продукцию на потребу невзыскательной публики, который в погоне за эффектными кадрами, впечатляющими по отдельности сценами сводит и без того немудреный сюжет к абсолютному примитиву: Джон любит Мэри (и самолеты, гоночные автомашины, бейсбол - ненужное зачеркнуть). Парадокс заключается в том, что Тони с самого начала следовал буквально по стопам Ридли, который несколько лет снимал рекламные ролики (называется невероятная цифра - три тысячи!) и даже основал свою компанию по производству подобных лент. Но если младший из Скоттов вынес из этой практики умение упаковывать рассказываемые истории в красивые обложки, обманывая доверчивых покупателей внешним блеском и лоском предлагаемого товара, то старший (кстати, как и многие из его поколения английских режиссеров - Элан Паркер, Хью Хадсон, Эдриан Лайн) научился лаконизму и концентрированной образности мышления, способности вкладывать дополнительный смысл в простую, казалось бы, форму повествования, доступную для понимания миллионов.

Работы Тони Скотта (за исключением чересчур многозначительной, намеренно усложненной и запутанной картины «Голод», заставляющей понапрасну разгадывать несуществующую загадку), в общем, тавтологичны, одномерны, исчерпываются буквально. Ленты Ридли Скотта (в том числе самая бесхитростная и поверхностная - «Черный дождь») всегда имеют скрытый план, иносказательный пласт, метафорический подтекст, что позволяет воспринимать их отнюдь не однозначно. Подобно Стивену Спилбергу, лидеру суперзрелищного кино, он выстраивает многослойное кино, разносмысловое, ориентированное на различную аудиторию, только сильнее подчеркивая яркий визуальный ряд, насыщая звуковую партитуру изысканными музыкальными цитатами, что отчасти перекликается с постдекадентскими и постмодернистскими поисками американца Дэвида Линча или англичанина Питера Гринуэя. Художественное прошлое старшего Скотта (он изучал изобразительное искусство, в том числе в Королевском колледже искусств в Лондоне, работал художником на телеканале Би-Би-Си), безусловно, сказывается в его исторических, фантастических да и в современных фантазиях, проявляясь в причудливой стилистике, цветовом и светотональном решении, особой пластике киноизображения.

В то же время Ридли Скотт, еще в юности снявший на пленке 16 мм короткометражный фильм «Мальчик на велосипеде» (кстати, с братом Тони в заглавной роли), не мог обойтись без влияния английского «свободного кино» и «кинематографа рассерженных» с их ориентацией на документальную манеру и социально-критический пафос, прошел школу телесериалов, поставив несколько картин из циклов «Автомобили «Зед» и «Осведомитель». Внимание к точным подробностям, детальное и дотошное воспроизведение самой невероятной, придуманной среды обитания помогают убедительному и покоряющему воплощению мира фантастического будущего в лентах «Чужой» и «Блейд-раннер». А наиболее явно это подспудное стремление постановщика к яркому бытописательству, не лишенному, впрочем, романтически-символического значения, раскрылось в фильме «Тельма и Луиза», где он почти по-хогартовски живописует нравы и поступки современных американцев, обнажает изнанку благополучной и беспечной жизни в рамках традиционного «кино дорог» и исподволь подводит зрителей к необходимому пониманию вроде бы безрассудного финального порыва двух заглавных героинь, выбирающих легендарную смерть: на полной скорости - в неотвратимую бездну!

Мне кажется, что именно в «Тельме и Луизе», а также в космическом фильме ужасов «Чужой» непредумышленнее проявляется то, что Ридли Скотт является, по сути, неисправимым поэтом, воспаряющим над реальностью (это гораздо очевиднее выражено в «Дуэлянтах» и «Легенде», по-своему - и в картинах «Блейд-раннер» и «Тот, кто меня бережет»). Старательно рисуя американскую действительность начала 90-х годов ХХ века или пугая нас страшными модификациями, омерзительными превращениями инопланетного существа в отдаленном будущем где-то в бескрайнем космосе, он на самом деле постоянно помнит о своей философской сверхзадаче, прорыве сквозь быт или фантастический кошмар - в некие высшие духовные сферы. Причем финалы лент производят, как минимум, двойственное впечатление. Самоубийство Тельмы и Луизы выглядит как победа над преследователями-обывателями, словно вознесение на небеса. А уничтожение женщиной-офицером Рипли внеземного чудовища радует лишь первое мгновение - ведь будучи выброшенным в космос, Чужой, разлетевшись на мириады частиц по Вселенной, вполне может попасть на Землю и регенерироваться. Криминальная мелодрама превращается в горестную оду, космический фильм ужасов - в антиутопию-предостережение. Будто из иных пределов, автор благовествует или пророчествует, а именно - иносказывает, выявляет новый смысл.

В «Блейд-раннере» он сопрягает стиль типичного «черного фильма» и фантастического боевика с давней легендой о бунте машин против людей, создавших их, но задается совершенно неожиданным вопросом: где грань между человеком и репликантом? Имеет ли право «гомо сапиенс» на презрение, тем более физическое уничтожение искусственного человека? Футуристический полицейский Декар, истребитель человекоподобных роботов, отказывается от своего «блейд-рана» и бежит вместе с прекрасной девушкой Рейчел (так нелегко смириться с тем, что она - феноменальный андроид нового поколения!) прочь из удушающей атмосферы Лос-Анджелеса 2019 года - в другие дали, кажущиеся наконец-то приобретенным раем для Адама и Евы из будущего. Причем Ева - порождение человеческого разума, а не производное от ребра Адама. Короткая счастливая жизнь с репликанткой вдали от сумасшедшей технократической цивилизации предпочтительнее во много раз, нежели долгое существование в так называемом человеческом обществе, больше похожем на ад. Бегство в никуда приносит редкостное чувство освобождения, поскольку видится полетом (между прочим, в английском языке слово flight означает и поспешный побег, и полет). Вот почему финальные стоп-кадры картин «Блейд-раннер» и «Тельма и Луиза» перекликаются - герои застывают как бы на лету, в последнем устремлении вовне и ввысь.

Рай и Ад, Свет и Тьма, Добро и Зло в той или иной форме борются друг с другом в фильмах Ридли Скотта. Но будучи представленными сами по себе, почти как отвлеченные понятия в философской сказке «Легенда», они не были восприняты многими зрителями и даже критиками, раздраженными этой «абсолютно пустой фантазией», которой якобы присущ «горький триумф стиля над сутью». Лента действительно безумно красива, поэтична, лирична, оправдывая манеру возвышенной легенды, искрометной фантазии, величественного сказа о далеких временах, когда люди, единороги, эльфы, феи, злые чудовища и сам Дьявол, как Князь Тьмы, существовали на равных, вступая в поединок за то, чтобы прервался или продлился Вечный Свет. Самая лучшая сцена - кульминационная схватка с Сатаной (потрясающие грим и маска, неожиданно красный цвет в его облике!), восхищающая и по примененным спецэффектам. Наслаждаясь визуальным пиршеством, прощаешь режиссеру некоторые ритмические сбои в середине действия, малоудачную характеристику «звездного мальчика» и его роли в спасении единорога и поиске юной Лили, похищенной Князем Тьмы, а также неизбежную сентиментальность, даже приторность сказочного сюжета о безусловной победе Добра. И все-таки невозможно не оценить по высшему счету, помимо выдающихся формальных экспериментов автора, еще и его убежденность поэта в библейской истине: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». А этим светом для людей является жизнь.

Несмотря ни на что, Ридли Скотт - философ жизни, которая побеждает смерть; певец человека, преодолевающего все напасти на своем пути к мечте или истине. Неслучайно его исторический фильм о Христофоре Колумбе после долгих раздумий был назван в конце концов так: «1492: Покорение рая». Дело не только в том, что необходимо было как-то «откреститься» от параллельного проекта о великом мореплавателе и первооткрывателе. Автор версии с Жераром Депардьё в главной роли уже в интервью во время съемок заявлял о том, что мало интересуется самим путешествием через Атлантику, случившимся 500 лет назад. Его волновал и привлекал человек, решившийся именно на завоевание для европейской цивилизации потерянного ею рая (что 75 лет после негаданного открытия Америки стало темой аллегорической поэмы «Потерянный рай» англичанина Джона Милтона). Эпоха позднего Ренессанса, грядущие буржуазные революции в Европе, с которых ведут отсчет новые исторические времена, постижение мира во всей полноте и объемности, буквально - округлости земного шара («ищешь Индию, найдешь Америку»), все это, как и другие - давние, настоящие или будущие - периоды в развитии человечества, занимают Ридли Скотта настолько, насколько они служат фоном для непрекращающихся поисков человеком и популяцией людей неких скрытых законов Бытия, основы всего сущего. Вкусив плода с Древа познания, изгнанный из рая хочет туда непременно вернуться - но не в раскаянии, а с жаждой новых знаний, раскрытия еще неведомых тайн, выяснения собственной идентичности и цели существования человеческого рода, самой жизни на Земле и далеко за ее пределами, во Вселенной и в неизвестной Бесконечности.

В этом смысле творчество старшего Скотта вполне сопоставимо с кинооткровениями другого философа-бунтаря, формалиста в области зрелищ, американца Стенли Кубрика, с начала 60-х обосновавшегося в Великобритании. Кинематографическое неистовство наряду с подчас холодным, рассудочным выстраиванием своих художественных конструкций. Виртуозные панорамы, неожиданные ракурсы, странные по цвету и немыслимые по освещению кадры. Страсть к причудливым декорациям, сотворению перед камерой, а затем и на экране как бы новой реальности, более впечатляющей, действующей уже на подсознание. Все это - не чудачество творца, не амбициозный комплекс того, кто мнит себя демиургом и даже не игривый полет фантазии подлинного автора, все равно остающегося самим собой при реализации чужих сценариев всевозможных жанров и стилей. Все подчинено одной идее, проклятым «толстовским» вопросам, мучающим любого истинного художника: «Где я? Кто я?».

Достаточно вспомнить, как одержимо, исступленно ищут ответа на неразрешимые сомнения репликанты и их «истребитель поневоле» в «Блейд-раннере», вроде бы беспечные, взбалмошные, эмансипированные девицы из «Тельмы и Луизы». Схватка со Злом в «Чужом» и «Легенде» призвана проявить сложную внутреннюю борьбу человека с собственными страхами и неуверенностью в себе, а одновременно обнаружить неудержимую, почти бессознательную тягу к Неизвестному, непознанному и запредельному (не это ли движет и Колумбом в фильме «1492: Покорение рая»?!). И в криминальных по сюжету лентах «Тот, кто меня бережет» и «Черный дождь» герои в опасной ситуации (не будем зря пугать словом «экзистенция») переживают кризис былых ценностей, но обретают на миг или в надежде на будущее свое утраченное душевное равновесие - во внезапной любви к охраняемой свидетельнице, в непредусмотренном дружеском участии того, кто казался чужим хотя бы по национальности.

Мотив поединка, дуэли с самим собой, с ближним своим или с дальним незнакомцем, с персонифицированным Дьяволом или неуловимой враждебной материей неизвестного происхождения закономерно трансформируется - и уже доминирует мысль о самопознании и постижении всего, что находится по эту и по ту сторону реальности, словно вне времени и пространства. И направляясь в космический Ад, в подземный мир Князя Тьмы, сталкиваясь с мрачными, губительными явлениями на Земле, пребывая под угрозой смерти, персонажи Ридли Скотта будто бросают вызов самой Вечности, стремясь обрести бессмертие души, воспаряя над бренным миром. Они на самом деле покоряют рай, а не ждут Господней милости. Дуэлянты, бунтари, последние индивидуалисты, непреклонные личности не могут не вознестись на спасительные небеса, даже «смертью смерть поправ». Взлетает голубь белый, свет прорезывает тьму, летят в упоении над землей сделавшие самоубийственный рывок...

А вот супермены Тони Скотта, лихо носящиеся в небе и на земле, «вечные бойскауты», не теряющие своего мальчишеского задора, явные авантюристы по натуре, которые, так сказать, и жить торопятся и чувствовать спешат, почему-то не производят впечатления героев, устремленных в горние сферы. Они вовсе не знают, что это такое, поскольку ими владеют приземленные интересы, а покорение рая видится лишь в преуспевании, благополучии, материальном достатке, житейском удовлетворении, осуществлении всех насущных потребностей, включая утоляемые тут же чувства. Персонажам младшего Скотта ведом постоянный голод - но не на бессмертье, высшую истину, смысл существования, а на жизнь как на энергетическую субстанцию, подпитывающую живой организм, дающую ему возможность для выживания. Они озабочены проблемой именно выживания, приспособления к окружающей среде, заняты борьбой за продление своего жизненного цикла. Вампиры по природе и по житейской необходимости неустанно всасывают в себя живительные соки действительности, приводя к разрушительным последствиям, сея вокруг смерть, в том числе преследуя вроде бы благие цели.

Претенциозный опыт философского фильма ужасов, решенного в стилистике видеоклипов, эффектных шоу-номеров, а именно картина «Голод», созданная до американских боевиков и стоящая особняком в кинокарьере удачливого искателя приключений на современном Дальнем Западе, тем не менее точно выражает глубинную суть пристрастий своего автора. Тони Скотт стремится вдоволь и сполна получить от жизни все, что хочет. Потешив самолюбие ролью загадочного интеллектуала с тягой к классическому искусству, поп-арту, кичу и скандальному эпатажу вместе взятыми, он легко и без зазора вписался в американскую массовую культуру, для пущей привлекательности визуализируя простенькие мелодраматические, комедийные или приключенческие историйки, придавая им «попсовый» вид, всячески раскрашивая и принаряжая, делая удобоваримее для зрителей. Цветастая, гиперболизированно блестящая, несоразмерно и безвкусно аляповатая, сверхдостаточная зрелищность маньеристски использована в мистическом сюжете о красивой женщине-вампире, которая поддерживает в себе жизнь благодаря свежей крови своих спутников-партнеров-любовников на протяжении столетий.

Но все становится совершенно рекламным по духу, открыточно-роскошным, глянцевым, искусственным, высосанным из пальца (ох, уж этот голод!) и зряшным, когда речь идет о мнимых хлопотах картонных персонажей других лент младшего Скотта. Если из фильмов «Супер-ас» и «Дни грома» изъять все чуть ли не хвастающиеся своим блеском сцены полетов, проездов и гонок, можно смонтировать великолепные, восхитительные, но бессодержательные, как бы абстрактные кинопоэмы в стиле авангардных опусов 20-х годов. Как они летают, эти замечательные самолеты! Как они ездят, эти изумительные мотоциклы! Как носятся эти очаровательные гоночные автомашины! Как умопомрачительно прекрасны проносящиеся мимо облака, пейзажи, городские виды! Все это восхищает настолько, что немедленно хочется спародировать - спасибо, что Джим Абрахамс высмеял «клипы» Тони Скотта в комедии «Горячие головы!» (кстати, название Hot Shots! можно перевести даже так: «Только что украденные кадры!»).

Работы младшего Скотта распадаются на ряд более-менее запоминающихся аттракционов, умело обыгранных занимательных моментов (а как известно, в кинематографе очень выигрышно выглядит все то, что движется). Хотя чисто сюжетные, якобы содержательные эпизоды создают впечатление резкого ритмического сбоя в таком «кинетичном» и «киногеничном» действии. В «Супер-асе» удается сыграть на интересе зрителей к армейской и любовной тематике. Но построенная по схожему принципу картина «Дни грома» (только вместо летчиков - автогонщики) уже не встречает ожидаемого громкого успеха. В комедийном боевике «Полицейский из Беверли-Хиллз II» режиссер старается не мешать удалому Эдди Мёрфи, который «откалывает» довольно грубоватые по юмору номера, а поддавшись уговорам своих продюсеров Дона Симпсона и Джерри Брукхаймера, Тони Скотт посвящает себя воплощению на экране лихих сцен крутого действия. Гораздо удачнее он достигает искомого равновесия между стилем безостановочного по развитию событий, напряженного, захватывающего боевика и ироничной, порой с черным юмором, манеры «городского жаргонного рассказа» о похождениях в «каменных джунглях» современной Америки в ленте «Последний бойскаут». Еще перед тем в «Мести» постановщик испробовал сочетание излишней жестокости с мелодраматизмом любовных отношений между бывшим летчиком (пламенный привет-цитата из «Супер-аса»!) и молодой женой мексиканского мафиози - но это не сработало, как надо. А вот в «Последнем бойскауте» Тони Скотт, кажется, нашел «формулу успеха», в то же время не раздражая разностильностью повествования и укротив до необходимого предела свою жажду видеоклипного оформления.

Забавно, что эта лучшая (на тот момент) картина младшего Скотта чуть-чуть опередила по результатам проката не очень получившуюся с художественной точки зрения, но вполне смотрибельную работу «Черный дождь» его старшего брата. В невольном соперничестве друг с другом эти два, если хотите, дуэлянта на миг сравнялись по своим силам. Правда, и в этом компромиссном во многих смыслах фильме Ридли Скотта (после лент «Легенда» и «Тот, кто меня бережет» он просто обязан был вернуть доверие продюсеров, пусть немного поступившись мнением ценителей прекрасного) содержится больше внутреннего подтекста, нежели чуть ли не во всех американских опусах Тони Скотта. Конечно, тема столкновения Запада с Востоком, двух цивилизаций и культур (косвенно это заявлено уже в «Блейд-раннере», где Лос-Анджелес 2019 года превратился в тотальный Чайнатаун или вообще в Вавилон XXI века), а также трагического счета между двумя нациями, выраженная в мотиве «черного дождя», кажется привязанной, наспех приспособленной в целях придания многозначности поведываемому криминальному сюжету. Пожалуй, именно тут старший Скотт оказывается напрасно многозначительным.

Его же младший брат словно и не обращается за помощью к своему уму, довольствуясь рефлекторными функциями, или же, как в «Голоде», ужасно многозначителен, непристойно претенциозен. Тони Скотт уступает прежде всего по глубине мышления, понимания вечных законов жизни и неизбывных истин бытия. А в области искусства он - «заботящийся о деле режиссер, но лишенный души», по меткой характеристике французского критика Жана Циммера. Поклонники внешне завораживающего, но в конечном счете пустого внутри «Голода» (вот и героиня, прелестная вампирша, без притока живительной крови превращается под снопами бьющего сквозь занавеси утреннего света в трухлявое создание, разваливающееся на глазах, становясь бесполезным прахом - чем не потрясающий образ самого произведения, гнилого до основания!) хотели бы причислить постановщика к «авторам», в англоязычных странах уважительно называемым на французский манер. Но лишь Ридли Скотт несомненно заслуживает это высокое звание auteur, или «painter and visionary», по словам снимавшейся в «Блейд-раннере» актрисы Шон Янг, чаще считаемой в Голливуде весьма злой на язык особой. Тут она сделала редкое исключение для «живописца и фантазера» - лучше же «художника и провидца», тем болея, что словарь предусматривает такую трактовку.

Говорят, что маленькая собачка - до старости щенок. А Скотт Скотту большая рознь!