Геннадий Коротков: «Да не хочу я сегодня играть!»

Народный артист России, Геннадий Коротков, снимавшийся в сериалах «Каменская», «Село в Степанчиково и его обитатели», в фильмах Сергея Никоненко, Александра Стефановича, Станислава Говорухина, рассказал о своем нелегком пути в профессию артиста.

- Николай, расскажите о вашем детстве
Когда отец закончил войну в Кенигсберге, нынешнем Калининграде, его там оставили служить. И мы с мамой приехали к нему. И вот - воспоминание из детства маленькое: какой-то страшно разрушенный город, развалины, мы едем на открытой машине типа «Вирис», что ли... Вот такие смутные воспоминания: по какой-то улице идет впереди трамвай (еще там немцы жили), и вдруг впереди трамвая падает стена сгоревшего здания. Вот такие отрывки… Калининград - это был такой немецкий, очаровательный городок на берегу Немана, за Неманом начиналась Литва. Тогда границ, конечно, никаких не было, и мое детство начинается оттуда. Этот Неман, большой сад, отец все время на службе, мама дома, - вот такие картинки возникают у меня в памяти. Но такая идиллия продолжалась недолго, потому что у отца где-то в 1950 году начались неприятности: еще был жив Сталин, отца чуть не репрессировали и уволили из армии. И в следующем году, в декабре 1951 года, он умер. Он был весь изранен на войне, и вся эта ситуация подкосила окончательно его здоровье. И мы остались с матерью вдвоем.

- Как же вы вдвоем-то справлялись в те непростые годы?
Мама не работала, я был достаточно юн, мне было 11 лет. Нас выручал сад и огород. Так что я с детства очень хорошо умею сажать картошку, копать ее, окучивать, яблоки собирать, на зиму хранить. Мама варила варенье, соленья готовила всякие. Вот так мы и жили, довольно сложно, довольно бедно. Но, тем не менее, я очень любил свою мать, и мама меня любила. Так продолжалось до 14 лет, когда я закончил 7 классов и поступил учиться в кинотехникум.

- А как вы в артисты попали?
В актерство я подался случайно. У меня же не было актерского образования. Просто я приглянулся режиссеру драматического театра Советска, который и позвал меня в свою труппу. Я в то время не совсем понимал, хочу ли я этим заниматься. Спектакли любил больше, чем репетиции. А учить роль вообще считал наискучнейшим занятием. На первом же спектакле со мной случился казус, который до сих пор вспоминаю с улыбкой. Такая пьеса была - «Именем революции», о революции: Ленин, Дзержинский… И я там играл парня, революционера; и там была сцена конспирации, они за кем-то следили… или за ними следили, сейчас уже не помню. Я изображал дворника. У меня был фартук, кепка и метла, я «подметал» как бы тротуар, и я вошел в раж: махнул этой метлой, метелка соскочила с черенка и улетела в зал, к восторгу публики и моих всех товарищей. Тогда я остановился и сказал: «Ты отдай мне метлу назад». Ну, артисты, конечно, все «поплыли», т. е. я относился несерьезно, не понимал, что это такое. Бывало так, что завтра или сегодня спектакль, а я - дома у себя в саду. Приезжает администратор: «Геннадий! У тебя же спектакль!» Я говорю: «А я не хочу сегодня играть». «Как не хочешь? Там же люди! Там билеты проданы, там же касса, все…» «Да не хочу я сегодня играть!» Вот примерно так прошла моя театральная жизнь в городе Советске.

- И куда вы подались после этого?
В моряки. Решил стать моряком, поехал к Балтийскому морю, в Калининград. Но вышел казус: я не переносил морскую качку. Пришлось снова пойти в театр – Калиниградский областной. Туда и пошел. Думал, что на время. У меня не было внутреннего ощущения, что театр - это мое призвание. И я уже думал куда-то опять уезжать, поступать в институт, чтобы серьезную профессию какую-то получить. И в это время в театр приехал молодой режиссер из Ленинграда, ученик Вивьена, Товстоногова, - Александр Самсонович Григорян. Он был чуть немножко постарше меня, молодой, энергичный; сейчас бы сказали «лицо кавказской национальности», ну, тогда этого ничего не было. С красавицей женой он приехал, очередным режиссером в театр. Я не был с ним знаком: я хотел театр вообще оставлять уже, завязывать с этим, потому что душа моя не лежала к театру. И однажды я иду по коридору в мыслях, думая, куда мне податься; он навстречу мне идет. А он уже репетировал пьесу «Дамоклов меч»: был такой турецкий драматург и поэт, Назым Хикмет, коммунист, он был обласкан в Советском Союзе, писал неплохие пьесы, я должен сказать. И Григорян ставил эту пьесу в театре, первую свою пьесу. Он идет по коридору (а я знал, что он репетирует, но меня это не интересовало, и вообще меня уже больше не интересовал театр), говорит: «Вас зовут Геннадий?» Я говорю: «Да». «Можно, я с вами поговорю? Вы знаете, у меня актер молодой, который главную роль играет…» А это был мой товарищ, кстати, по театру, мы с ним дружили. «…У него не получается роль. Давайте мы с вами попробуем». Я говорю: «Да нет, как-то мне…» «Ну я вас прошу, давайте попробуем, не получится или вы не захотите - уйдете». Вот так я попробовал с ним репетировать. И вот здесь - тот случай, когда ты находишь в жизни или в искусстве своего человека, который открывает тебе на что-то глаза.

- Тут-то и прониклись театром?
Там была одна сцена, когда мой герой разговаривал с собачкой, большой-большой монолог. Собачки, естественно, на сцене не было: режиссер лучом прожектора направлял пятно на пол, и я становился на колени и как бы с собачкой разговаривал. Сперва у меня это не получалось, а потом… это вот метод действенного анализа Станиславского, с воображаемым предметом. Это потом уже я, когда увлекся по-настоящему театром и стал уже его изучать, понял, что это такое. И вдруг на одной из репетиций я представил себе нашу собаку, которая была у меня в детстве. Отец принес маленького щенка немецкой овчарки и сам его воспитал. Вырос колоссальный пес, умный, добрый, нежный, но к чужим в доме он был совершенно непреклонной псиной. Рольф его звали. И вдруг вместо этого луча я увидел своего Рольфа, и этот большой монолог у меня стал получаться. И вдруг я понял, что театр - это какая-то совершенно необыкновенная вещь: ты уходишь в какой-то другой мир, мир представления чего-то. И вот тогда я полюбил театр, благодаря этому режиссеру.

- Расскажите, как вы попали к легендарному Эфросу?
Я всегда с восхищением, когда приезжал в Москву, работая в Ереване, ходил в Театр на Малой Бронной, на спектакли Анатолия Васильевича Эфроса, и думал: о, какие счастливые артисты, которые работают с ним, какие спектакли, гениальный режиссер совершенно… Книжки его я читал, которые выходили в свет. И вдруг, в один прекрасный момент, меня приглашают работать к Эфросу в Театр на Малой Бронной. Я даже не знаю, откуда, что, как… Мне позвонили ночью и сказали: Анатолий Васильевич с вами хочет поговорить, можете ли вы прийти завтра в театр? Я пришел и поговорил, и он меня пригласил в театр. Я сразу получил у него роль Чебутыкина в «Трех сестрах» Чехова, хотя я тогда был поражен назначением: я считал себя еще достаточно молодым, чтобы играть возрастные роли. Репетиции проходили с очень большими трудностями, но, как потом говорил сам Анатолий Васильевич, я справился с этой ролью. Во всяком случае, это было очень интересно, работать с таким великим режиссером. Но, к несчастью, в Театре на Малой Бронной происходили не зависящие от меня ситуации: напряженности Эфроса со своим коллективом, с учениками, какой-то раздрай, какие-то группировки… и я попал в такую обстановку, которая, в общем, не благоприятствовала жизни в театре. Тем не менее, я сыграл в таких больших спектаклях Эфроса как «Дон Жуан», «Женитьба».